— Ну что вы, мне только в радость! В конце концов, мороженое тоже пойдёт через мой склад. Немного лишней прибыли никогда не помешает.

***

— Долго вы, — недовольно сказал Депутатор.

— Подождали бы внутри, — ответил я. — Правила, тем более неписаные, не стоит воспринимать слишком буквально. Кто бы вас увидел за полночь?

— Вы не понимаете, — покачал головой он, — это создало бы долженствования, в данном случае совершенно излишние.

— Долженствования?

— Возможности порождают обязанности. Пока я здесь, то могу не делать то, что должен буду сделать, оказавшись там. Просто не имею такой возможности, а значит, и не обязан. Понимаете?

— Вполне, — кивнул я. — Теперь на завод?

На проходной большого старого кирпичного здания нас встретил охранник, который долго не хотел открывать, несмотря на полицейский жетон Депутатора. Звонил куда-то, что-то мямлил в трубку и вообще вид имел туповатый и непробиваемый. Я уже думал, что мы пойдём восвояси, — не ломать же дверь? Но потом он куда-то дозвонился, что-то выслушал и с гримасой крайнего недовольства впустил нас внутрь.

Там оказалась проходная с турникетами, в которые вставляют картонные карточки, где пробивается время прихода, но мы просто обошли их и направились внутрь. Охранник нам не препятствовал, оставшись сидеть в своей будке.

— И что они тут охраняют? — с удивлением спросил Депутатор, оглядывая пустой цех.

— Может, те ящики? — я приоткрыл один из больших, почти в мой рост, контейнеров и заглянул внутрь.

— И что там?

— Какие-то детали. Это всё, что я могу сказать, взглянув на содержимое.

— Детали чего?

— Чего-то целого, вероятно. Возможно, его собирают из них прямо тут, — я показал на сборочный конвейер в центре цеха. Сейчас он пустует и понять, что именно там было, невозможно. — Собирают и засовывают вон в тот контейнер. Грузят на платформу и везут дальше, на следующий завод. Там к нему прикручивают остальное.

— Что прикручивают?

— А я почём знаю? Колёса, например. Или крылья. Или ходули.

— И смысл? Почему их нельзя сразу тут прикрутить?

— Может быть, там дешевле. Спросите у Директора, если интересно. Мы, вроде, сюда не производственную логистику узнавать пришли?

— Да, — кивнул Депутатор, — вы правы. Давайте поищем тех, кто работал с жертвой.

Напарник Калдыря немедленно получил от меня прозвище Шнырь. Во-первых, потому что оказался каким-то хилым, вертлявым, ушлым и чрезмерно угодливым. Во-вторых потому, что «Шнырь и Калдырь» отлично звучит.

Так вот, Шнырь и Калдырь занимались уборкой цеха после рабочего дня. Теперь этим занят один Шнырь, причём за ту же зарплату, чем весьма недоволен.

— Ну, это… Упаковку собираем. Ну, как куда? В мусорку. Подметаем опять же. Таскаем, если чего осталось.

— А что тут делают вообще? — поинтересовался я.

— Днём-то? Мне почём знать? Моя смена в шесть заканчивается. Ушёл утром из чистого цеха, пришёл вечером в грязный. И так каждый грёбанный день.

К бывшему напарнику Шнырь относится без симпатии:

— Хитрый он, жопа такая, до невозможности.

— Хитрый? — переспросил Депутатор. — А в чём это выражалось?

— Где-то у него тут бухло припрятано, да так ловко, что я так и не отыскал. Приходит на работу трезвый и всю ночь почуть подбухивает незаметно. Утром смотрю — пошёл домой пьяный, как будто не на работу, а в бар сходил. А вечером опять идёт в бар! Конечно, что ему — ни семьи, ни детей, ни аренды… Спит в бесплатной заводской ночлежке, где я бы собаку не поселил, трат, считай, никаких, жена не пилит, дети не ноют, чем не жизнь? Этак даже с нашей тухлой зарплатки можно в бар ходить, чего нет? Я ходил бы.