Она не помнит, кто её убил.

Подняв зажигалку с тумбочки, я щёлкаю стартером, распугивая тени, и подношу огонь к фотографии светловолосого мальчишки. Он выглядит счастливым, у него безупречная улыбка. Ненавижу его. Ненавижу его так сильно, что хочется кричать… Может, следует сжечь фотографию прямо сейчас, сжечь всё вокруг и тоже избавиться от воспоминаний о нём, потому что именно из за него я теперь застрял тут с этой лгуньей.

«Не жалуйся, Мир».

Скоро она сообразит, что не помнит ни лиц, ни голосов кого либо из своего прошлого. Останутся эмоции, цвета, запахи, набор слов, ассоциируемых с людьми, но память? Морок. Мертвы не те, кто не дышит, а те, кому некого любить и некем быть любимыми. Это и есть настоящая пытка: быть мёртвым внутри, всё ещё дыша. Отбери у человека воспоминания, и что от него останется? «Лгунья, лгунья, огонёчек. Сможешь ли ты теперь жить со своей ложью?»

«Не жалуйся, Мир. Ты ведёшь себя эгоистично, – напоминает голос отца в голове. – Что подумают люди?»

Да плевать, что они подумают.

Погасив зажигалку, я позволяю тьме снова сомкнуться вокруг. История Ярославы Славич подошла к концу. Моя же только начинается.

Ярослава

– Доброе утро! Завтракать будешь?

Я растерянно замираю на пороге кухни, увидев незнакомку, сидящую за столом на том самом месте, где вчера сидел Мир. Она худая, почти что тощая, с кожей бронзового оттенка и длинными вьющимися тёмными волосами, и на ней тот самый плащ, в котором я вчера улизнула к собору. «Плащ её. Она тоже здесь живёт?» И в отличие от Аделарда и Кадри, она не выглядит настороженной в моём присутствии.

– Я Лаверна, – напоминает она. Точно, та самая, которая так радовалась, увидев меня живой на кладбище. – Кофе?

Всё ещё будучи озадаченной, я лишь киваю.

Широко улыбаясь, Лаверна наливает мне чашку тёмной жидкости, которая на вкус, однако, оказывается не лучше грязи из лужи.

– Или лучше уже сказать добрый день?.. – размышляет вслух Лаверна, наблюдая за моими попытками проглотить кофе, не поморщившись. – Хотя какая разница. Я всю ночь не спала, пытаясь хоть что то вдолбить в голову этому идиоту Ниламу, так что кого заботит время, а? Допивай, у нас сегодня насыщенный день.

Мир не произносит ни слова, пока втроём мы не выходим из квартиры. Солнце уже высоко, и Сент Дактальон будто тоже пробудился: всюду по своим делам спешат люди, шумят автомобили, а многостворчатые окна старых зданий вокруг переливаются от солнечных зайчиков. У подъезда, лениво оперившись локтями о крышу дорогого чёрного авто, нас ждёт Аделард.

– Полагаю, ты согласна нам помочь, Ярослава? – спрашивает он, когда я подхожу. – Учитывая, что ты всё ещё… ты.

«Учитывая, что Мир всё ещё не отправил меня обратно во тьму?» – я смотрю Аделарду в глаза, однако он выглядит искренним, никакой насмешки.

– Да. Если вы согласны на два моих условия. – Мне даже не нужно поворачиваться, чтобы уловить недовольство остальных. Слышу, как Лаверна делает сдавленный вдох, а Мир что то ворчит себе под нос. И будто сам воздух за моей спиной сгущается от их эмоций. – Как только дело будет сделано, я проведу обещанный мне год, как пожелаю. Не в вашей квартире, не с вами, без сопровождающих и без наблюдателей. – Они не обязаны соглашаться, я не собираюсь принимать их условия и жить всего год, но мне интересно, как они отреагируют. Будут спорить? И если будут, то могут случайно проговориться о чём нибудь, что я могу использовать.

Однако, увы, никто не спорит. Лаверна косится на Мира, Мир смотрит на Аделарда, и до того как Мир успевает что либо сказать, Аделард кивает, позволяя своим солнечным очкам упасть со лба на переносицу.