– Договорились, – говорит он.

– Но кости ты свои не получишь, – шипит мне на ухо Мир. – А второе условие?

Я колеблюсь, но потом отвечаю:

– И если… когда мы поймаем вашего маньяка, его убью я.

На этот раз никто не переглядывается. Между нами лишь повисает тишина. Странная, неопределённая тишина. Когда у меня были силы, мне не нужно было гадать, что чувствуют люди, а значит, не нужно было гадать и об их намерениях. Я чувствовала чужие сердца вокруг точно своё собственное, мне достаточно было прислушаться. Сердце – наглый предатель. Оно ёкает от воодушевления, стучит от страха и трепещет, пропуская удары, от счастья. Последнее состояние моё любимое: сердце спокойное и тёплое, и жаждущее доверять. Так легко его убедить, так легко им манипулировать.

Теперь же я слепа перед этими сердцами, и мне приходится играть по правилам: вглядываться в лица и надеяться, что я не спутаю эмоции в глазах. Что же ещё я потеряла, не зная, что буду жалеть об утрате?

Когда я кошусь на Мира, он отводит свои серые, словно буря, глаза, отказываясь встречать мой взгляд. Беспокоится, что я испорчу тело Полины, если использую её руки для убийства? Или хочет убить виновника сам?

– Если ты и правда сможешь отыскать убийцу, – наконец отвечает Мир с искусно бесстрастным выражением лица. Однако не говорит «да». И когда я полагаю, что разговор окончен и собираюсь залезть на заднее сиденье машины, Мир упирается ладонью в дверь, захлопывая её перед моим носом. – Ну уж нет, огонёчек. Будешь сидеть впереди. Где я могу за тобой присматривать.

Клянусь, я и правда перережу ему глотку во сне, если он продолжит принимать за меня решения.

– Согласно статистике, – говорю сквозь зубы я, – вероятность получить смертельные травмы при автокатастрофе на переднем сиденье выше.

Уголки его губ дёргаются в дьявольской усмешке.

– Какая удача, ты уже мертва.

* * *

Мы выезжаем из старых кварталов, минуем мосты и новенькие блестящие небоскребы и прибываем в березовую рощу на окраине города. Именно в этой роще нашли Джасну, последнюю жертву, и именно здесь я должна доказать свою незаменимость.

По зелёным аллеям нам приходится пробираться пешком, потому что, очевидно, даже дорогим автомобилям не разрешено ездить по лужайкам. Аделард с Миром идут позади молча, однако я всё равно чувствую, как их взгляды сверлят мне спину.

– Ты всегда такая неразговорчивая? – интересуется Лаверна, шагая рядом. Она не пыталась заговорить со мной в машине, но сейчас её неугомонные попытки начинают надоедать.

– Всегда.

– О о о? – порыв ветра распахивает её плащ. Ругаясь, Лаверна снова закутывается в него получше.

Несмотря на то, что уже поздняя весна, на улице всё ещё холодно. Погода в Сент Дактальоне всегда капризная, как… как ребёнок, который знает, что родители где то прячут печенье. Целый день может стоять пасмурная меланхолия, но дождь так и не пойдёт, или же может выглянуть слепящее солнце, которое через пару минут сменится ливнем. Прежде чем выйти из квартиры, я нашла в шкафу спальни кое что потеплее: джинсы и свитер с воротом, за которым не видно мой кулон. Однако я так и не осмелилась посмотреть в зеркало, так что понятия не имею, выгляжу ли я презентабельно, нормально, живо – в одежде и теле, которые мне не принадлежат.

Когда я ничего не отвечаю, Лаверна вытаскивает из кармана жвачку и незатейливо рвёт ногтями обертку.

– Не будь такой зажатой, – говорит она, кладя одну, две, три жевательных резинки на язык. – Ты можешь быть со мной откровенной.

– И с чего бы мне быть откровенной с кем то, с кем я разговариваю впервые в жизни, Лаверна?

– Просто Лав. Именно потому, что ты разговариваешь со мной впервые в жизни? Я ничего не жду от тебя – ты ничего не ждёшь от меня.