– Чтобы лучше думалось, – говорит он вместо пожелания спокойной ночи, кладя кость на секретер передо мной.

И закрывает за собой дверь.

* * *

Сон не благословляет меня своим забвением. Комната слишком просторная, квартира слишком тихая, а время слишком медлительное. И мой череп, покоящийся в тёмном углу секретера, таращится на меня своими безглазыми впадинами на отбелённой магией поверхности.

Знаю, что не могу отказать Миру, и истеричный смех вьётся среди моих мыслей. Я провела почти год в Сент Дактальоне, ища других людей, знающих о магии так же, как знал Влад, и не нашла ни одного. У меня не было ничего: лишь дешёвая съёмная комнатка и работа, зарплаты от которой едва хватало её оплатить.

«Но у меня была моя жизнь».

Теперь же маленькое тайное общество Мира только и делает, что говорит о магии. И я им нужна! И всё же я как заключённая. У меня нет своей жизни, своего тела, своего выбора. Неужели и правда нужно умереть, чтобы стать нужной? Не слишком большая цена? Справедливо ли?

Отталкивая от себя эту мысль вместе с подушкой, я поднимаюсь с кровати и подхожу к секретеру. Присев на корточки напротив черепа, упираюсь подбородком в столешницу и провожу пальцем по кости. На ощупь кость такая же гладкая, как на вид – точно стекло. Но не такая пылающая, как мои воспоминания. О доме, о пожаре. И это странно, ведь череп не кажется мне связующим звеном с прошлым или душой, или магией. Он сюрреалистичный как искусство. Может, магия и есть искусство? Слишком тёмное, слишком рискованное, слишком глубокомысленное и…

– Глубокомысленное. – Слово пробуждает что то в разуме. «Глубоко». Может, у меня всё ещё есть немного магии в запасе? Есть преимущество.

Моментально вдохновившись, кладу череп на пол и накрываю подушкой. Что выглядит как стекло, должно разбиваться как стекло. У меня учащается пульс, но это лишь придаёт уверенности. Уничтожив кости – все до единой, так чтобы даже пепла не осталось, – вот, как можно отправить меня обратно во мрак смерти, однако разбив кости, нельзя.

Поднимаю ногу.

– Не жаль. – И разбиваю череп со всей силы, какая только есть в этом теле. Даже звука не доносится из под подушки, но я чувствую, что кость трескается на несколько частей.

Смахнув осколки под кровать, засовываю один поменьше в карман и на цыпочках выхожу в коридор. Не уверена, что буду делать дальше, как обойду Мира незаметно, ведь он наверняка стережёт мой покой. Однако я не нахожу его ни в гостиной, ни в кухне, не слышу и воды, журчащей в ванной, или каких то других звуков, намекающих на его присутствие. Каждая комната, в которую я заглядываю, пуста, а привлекать внимание, распахивая закрытые двери, не рискую.

Мой путь по коридору, до последнего поворота у входной двери, оказывается лёгким, подозрительно лёгким. Может, Мир ждёт, когда я сбегу? Ждёт, когда сможет доказать, что я неконтролируемый зверь, чтобы избавиться от меня, как от зверя? Потому что если нет, зачем он отдал мне череп? Зная, что я могу утащить его с собой? Потеряй он один фрагмент, уже не сможет отправить меня обратно во тьму. А может, он просто слишком уверен в своих гнусных словах об искуплении грехов. Ну, конечно, когда Аделард спросил, сможет ли он «справиться» со мной, Мир повёл себя так, словно его план – чем бы тот ни был – совершенство. Эта его циничная самоуверенность чем то напоминает мне Влада.

«Твоё сердце бьётся слишком быстро. Я тебя пугаю?»

Да, Влад, пугаешь.

Я удачно добываю чумазые ботинки, которые бросила в ванной, и даже нахожу чей то плащ, забытый на бархатной подставке для ног в гостиной. Как и следовало ожидать, сумки с моими костями уже нет в коридоре, но это ничего. Сейчас у меня есть доля. Я в безопасности.

Мне остаётся меньше десяти шагов до заветной свободы, когда я осознаю, что дверь ближайшей к выходу комнаты, которая до этого была заперта, теперь открыта.