«Огонь, мерцающий в сосуде», — и мне вспомнилось.

— Она сразу согласилась, когда я тихо спросил: «Гретхен, будешь моей женой?» — а мне до сих пор не верится.

Понятно, эти дети («Актеры — вечные дети», — сказала Рита) боятся друг за друга, ревнуют, и говорит он мне «про это», чтобы предостеречь: не лезь — что и будет исполнено. Больше к пленительной звезде — ни ногой!

— Что ж, такой свежести чувств можно только позавидовать.

— И я раньше так думал: поздно, Бобик, поиздержался в дороге. Нет, Николай Васильевич, никогда не поздно. Ладно, с лирическим отступлением покончим. Как там наши дела?

— Вот о чем, Борис, хотелось с вами посоветоваться…

Я притормозил на «красный» у светофора, толпа ринулась на мостовую; две хохочущие девчонки, Лелины сверстницы, налетели на капот, вдруг засекли сквозь стекло самого Бориса Вольнова и обмерли от восторга. Боря обаятельно заулыбался, взмахнул загорелой рукой. Двинулись.

— Нелегко жить в атмосфере всеобщего обожания?

— Киноактеру оно необходимо как воздух. Так о чем вы хотели посоветоваться?

— Ваш друг Василевич способен на плагиат?

— На что? — удивился актер.

— Использовать чужой замысел для экранизации «Египетских ночей».

— Что значит чужой — пушкинский?

— Ну, некоторые ходы в кинематографическом исполнении: перенос действия в наши дни, чередование древних и современных сцен…

Вольнов перебил:

— Делов-то! Идея не нова и сама напрашивается. В театре Гамлет давно в джинсах ходит, и в кино классические камзолы в новенькие пиджаки перелицовывают. Вон и Любавский додумался.

— Я про обоих сценаристов и толкую.

— А! — сообразил Вольнов. — Но ведь они едва знакомы.

— В том-то и дело. Роковые совпадения в нашей ситуации, нехорошие.

Смуглое, смелое лицо омрачилось внезапной мыслью.

— Это намек, да? Сценаристов тайно соединило что-то… кто-то.

— Браво, Боря! Кто-то. Кто, по-вашему?

— По-моему, Васька никогда не упоминал про Викторию Павловну.

— Вы же сами заметили: тайное единение. Василевич что-то темнит, но я надеюсь его расколоть.

— Ну, не знаю… Во всяком случае, замысел он не крал, мы его вдвоем придумали.

— Вдвоем? — недоверчиво переспросил я.

— Я не глупее некоторых. — Борис явно обиделся. — А что Лев говорит?

— Сам придумал.

— Аристократы духа, а? Вообще, — добавил, поразмыслив, — и у актеров самолюбие бешеное.

— Расскажите, как это было, когда.

— Кажется, в марте. Я к нему заехал, на какую-то тусовку собирались… да, он читал Пушкина. Шедевр, говорит, можно слепить, ну, и я загорелся. Правда, все уже было: «Клеопатра» голливудская была, наши «Маленькие трагедии». Меня осенило: ремейк своего рода, заход сюда, на костюмные фильмы публика не так клюет.

— Ну, не скажите. Какие-нибудь «Парижские тайны»…

— То дешевка. А то — вечность, универсальность, эзотерическая загадка мистерий.