— За дочь?

— Нет… Я сначала дверь наружную распахнул, а потом спохватился и выключил свет в коридоре. В этом секундном промежутке меня могли видеть и узнать.

— Видимо, так оно и было. Вы до сих пор не объяснились с дочерью?

Он процедил угрюмо:

— Теперь я понимаю изречение: главные враги человека — домашние его.

— Ладно, не будем отвлекаться.

— Ну, приехал сюда, сказал Ирише о банке, она заплакала, я погладил ее по щеке, запачкав чем-то… Гляжу — вся правая рука в краске, а на ее вопрос ответил: не помню, где замарался.

— Соврали?

— Действительно не вдруг сообразил. Но тут все минувшее чуть с ног не сбило. Кто тот свидетель, кто пробежал, согнувшись, в сторону нашего дома? Проверил: дочь спит.

— Когда ваша жена поняла про краску?

— А она что говорит?

— Ничего. Они вас не выдали — ни жена, ни дочь.

— Однако ловкий вы провокатор!

— Сейчас я сыщик со всеми вытекающими отсюда последствиями. Успокойтесь, вы же умеете проигрывать. Почему тогда ночью вы не уничтожили такую опасную улику?

— Не имел возможности. Лег в кабинете, ждал, пока Ириша заснет.

— Что замолчали?

— Вот думаю: кроткая женщина, я, знаете, ее не стою.

— Знаю. Дальше.

— Она внизу все ходила по комнатам. Потом я потихоньку выскользнул: у Любавских дом был уже заперт, и ничего нет под рукой замок вскрыть. Вернулся — Ириша на веранде ждет, говорю: не спится, мысли, бродил… Тогда она поверила, несколько дней жили в ожидании краха.

Я вставил:

— А когда узнала про исчезновение Вики с сыном, что-то заподозрила. Краска, ваши ночные прогулки…

Он кивнул.

— Наверное, видела, как я и на рассвете улучил момент, гвоздь взял, нож… Напротив их дома какие-то пьяные бродяги горланили, окна горят, Самсон Дмитриевич на участке ошивается… Я решил, что он дожидается милицию, — банкир усмехнулся язвительно, — до сих пор дожидается.

— Он заявил, но трупов нет, Вика с сыном пока в розыске. И вы ушли безрезультатно?

— Естественно. Сидел на даче и ждал следователя. Улика смертельная! Плюс скандал в среду. «Я тебя своими руками задушу!» — При свидетелях я погорячился. В семь часов, как и договаривались, пошел в гости… До остального вы, к изумлению моему, своим умом дошли.

— Своим, своим. Еще раз повторю: ваши домашние — не враги.

— Очень хорошо. И я вам ничего не рассказывал, доказательств нет и не будет.

Передо мной сидел железный делец, теребя в ручищах (которые только и выдавали волнение, страх, тревогу) тоненькую книжицу про «светящееся существо». Неужто, загнанный в угол мнимым предательством родных, банкир выложил столь причудливые фантазии?

Зазвонил телефон. Меня. Самсон. Прерывающимся хриплым голосом он поведал:

— Записка пропала!

— Какая?..

— Я ее при себе носил, в кармане, а сегодня ночью выложил в верхний ящик письменного стола. Она пропала, Николай!

— Та самая записка?

— Та самая! С пауком или скорпионом… «Приди ко мне тот, кто под землей».

25

На углу под тополем меня догнала Леля с удивительной просьбой: отобрать у отца пистолет или хотя бы разузнать, где он его прячет. Банкир-банкрот полностью уединился, не желает разговаривать с ними, видеть их не желает! Боитесь, перестреляет вас? Сам застрелится, тупой вы человек! Раньше не могла намекнуть, когда я к нему поднимался? Не могла при маме.