— Мы же ищем мужчину…

— И вполне возможно — постороннего. Сексуального маньяка, так сказать.

— Может, он маньяк, но не посторонний!

— Не будем спорить.

— Никита Савельевич всегда в черном… что-то вроде пальто.

— В такую жару?

— Зябнет. Он вообще со странностями.

— Из ваших показаний такой вывод можно сделать о каждом подозреваемом. Петровский паноптикум какой-то.

— Преступление на почве искусства…

— При чем тут искусство! В случае с Остромировой мотив очевиден.

— Связь между тремя убийствами…

— Которую вы мне не доказали.

— Докажу!

— Но согласитесь, у преступников были разные побуждения. Сексуальный взрыв, так? Ну а в первом случае… ревность, например.

— Жутким холодком, нечеловеческим веет от этих преступлений. Какая там ревность!

— Мужа к любовнику или, напротив, любовника к мужу. Не увлекайтесь абстракциями, это проделал человек. Гофман, по своим интимным пристрастиям, наверное, отпадает. Остаются: сам Любавский, Лазарев, Вольнов и Василевич.

— Вольнов завтра венчается с Ритой Райт. Знаете такую?

— Как же. «Золотая бабочка», кажется?

— Фильм «Золотой мотылек».

— Да, красивая картина, и сама она картинка. Однако артистические нравы… Словом, не будем и жениха сбрасывать со счетов, поскольку он ездил сюда каждый день. Во что Вольнов был сегодня одет?

— В голубой майке и джинсах. Гофман в белой кружевной рубахе и светло-сером жилете… не жилете… Ну, не в черном. А Василевич очень любит спортивный костюм серебристого такого цвета. Они занимаются борьбой в восточном каком-то клубе… Кстати, то «светящееся существо»…

— Не будем отвлекаться, дождемся, когда банкир очухается.

— Вы говорите, нет связи, а она чувствовала убийцу.

— Кто?

— Танюша. Ощущала его как беса, который мешает ей молиться.

— В каком смысле?

— Она вдруг стала забывать слова молитвы.

— Ну, женщина по-своему переживала исчезновение близких. Ей негде было жить?

— У нее был богатый друг… нет, не то, о чем вы сейчас подумали. Савельич цеплялся за Танюшу, как ребенок. А она осталась в Молчановке, потому что…

— Почему?

— У нее был дар предчувствия… как бы сказать, прозорливости.

— Да? Кого конкретно подозревала Остромирова?

— Человека сильного, очень умного и жестокого.

— А поконкретнее?

— Она не говорила мне.

— Почему?.. Спрошу прямее: она не могла быть замешана в убийстве сестры и племянника?

— Господь с вами! Именно Танюша уговорила меня заняться расследованием.

— Почему именно вас?

— Она сказала, что я отец Вани и… — Я замолчал.

— Что еще?

— Этого уже достаточно. — Я не смог доложить милицейскому чину, что когда-то она любила меня; испугался приступа слез, как там, наедине с мертвой, на лужайке.

29

После ухода следователя жалкие остатки сыскной энергии меня покинули, я продолжал расслабленно сидеть в банкирском кабинете у окна… не знаю, сколько времени… недолго. По подстриженному по-европейски саду безостановочно ходили две женщины, в разных концах, а между ними, как связной, мотался Сатрап.