|
По подстриженному по-европейски саду безостановочно ходили две женщины, в разных концах, а между ними, как связной, мотался Сатрап. Вот почуял мой взгляд, задрал морду и завыл, словно подал сигнал — мир вокруг начал обретать полноценные образы, звуки и краски.
Женщины в черном (майка, шорты и мрачное длинное платье) ходили так монотонно, синхронно, не видя друг друга, — жуть брала. По их словам, глава семьи внезапно заперся в кабинете, не отвечая на уговоры из-за двери. Тут явился спасителем я. После моего утреннего визита никто из троих со двора не отлучался, между тем они успели переодеться, и самоубийца сменил кашемировый халат на траурный наряд, даже лаковые туфли напялил, значит, не сразу заперся, из кабинета выходил… На собаке кожаный ошейник, его надевают только на прогулку, по участку Сатрап бегает, так сказать, голышом. Детали мелкие, пустяковые как будто, но… Я попытался сосредоточиться, вспомнить четко черный промельк в зарослях… Однако жгучие предвечерние лучи слепили глаза вспышками колеблющихся под легким ветерком светотеней. И я не проследил за той тенью, я смотрел на нее — в ярко-зеленой кофте и красной юбке… Господи, даже пятна крови не заметил, когда держал ее на коленях!.. Не надо об этом, впаду в истерику. Итак, они переоделись — ну и что? Женщины ни при чем, банкиром займутся профессионалы, надо спешить, только я не знал куда. Ротвейлер опять взвыл, Ирина Юрьевна встрепенулась, подняла голову, наши взгляды встретились — и она, согнувшись, спряталась за куст акации. Я поспешил вниз. — Вы меня видели в окне дома Любавских, да? Что вы там делали? Женщина сжалась как от удара. — Только не лгите! Я запомнил ваше черное платье, но пока не выдал. Однако — если вы сейчас не скажете правду… Она перебила поспешно: — Да, я хотела позвать вас на помощь и пошла туда: вдруг вы еще не уехали. Но в доме никто не отозвался. — Вы вошли? — Нет, постучалась. Дверь не заперта, подумала: та женщина в саду. — Убитая? — Но я же не знала… — Что вы про нее знаете? — Илюша говорил, что у Любавских в воскресенье поселилась бедная родственница. — Вы ускользнули с лужайки! — Мне страшно, Николай Васильевич. Невыносимо страшно. Там убийца, в том направлении послышался шум. — Откуда? — С лужайки. — Какого рода шум? — Кашель или хрип… какие-то звуки… Я пошла: женщина на одеяле в неестественной позе, шея… Да вы видели! Господи, я оцепенела! Повернулась бежать — вы смотрите из окна. Я вас тоже не выдала. — Почему? Что молчите? — Боюсь. — Мужа боитесь замешать? Он уже по уши влип. — Он заперся в кабинете! — Ложь! Не ко мне вы побежали, а Илюшу своего разыскивать, его вы побоялись выдать, а не меня! — Нет! — Лаковые туфли запылились… — Нет! — Кто брал Сатрапа на поиски? — Нет. Леля подтвердит: Илья был в кабинете. Взвинченный голосок из-за куста: — Ты — натуральная курица! — Резвое появление дочки. — Его спасать надо, а не покрывать! — Леля! — Потому что ты уверена, что он — убийца! — Боже мой! — Если он сексуальный маньяк — черт с ним, пусть копыта отбросит… — Боже мой! Вы слышите? — Да может, еще и нет, может, он нормальный. Правда, Николай Васильевич? — Говори все! — Да, папа вдруг оделся и ушел, а мы записку в кабинете прочитали. |
