– У вас есть дочка-невеста? – переведя взгляд на Одинца, спросила Сейрам. – Я провожу среди девиц состязание по рукоделию. Каждая должна вышить рубашку. Лучшая мастерица получит в приданое сундук золота.

Одинец зашептал что-то одному из мальчишек. Тот шустро убежал, а вскоре вернулся, таща за руку оробевшую Любоню.

– Здравствуй, милая, – ласково поприветствовала её княгиня. – Не бойся, подойди поближе.

Девушка, потупив взор, спотыкающимся шагом приблизилась и неловко поклонилась.

– Я покровительствую рукодельницам, дитя моё. Вот тебе рубашка, – сказала Сейрам. – У тебя есть две седмицы, чтобы расшить её самым красивым узором, какой ты только способна создать. Твои незамужние сверстницы тоже получили такое задание. Коли твоя работа понравится нам больше всех, в награду ты получишь сундук золота в качестве приданого на твою будущую свадьбу, а также сможешь отобедать в княжеских покоях.

Озадаченная девушка приняла из рук владычицы белую рубашку из дорогого тонкого полотна. Снежно-чистая ткань ждала, когда умелая рука покроет её изысканной вышивкой.

Одарив Смилину на прощание тягучим и огненным, как восточная пряность, взором, Сейрам птицей взлетела в седло белого длинногривого жеребца, которого держал под уздцы мальчик-стремянный. Под платьем на ней были синие, расшитые серебром шароварчики и короткие сапожки с круто загнутым мыском. Сидела она верхом как влитая. «Вот же зараза такая! Кочевница…» – подумалось Смилине с ноющей и крылатой, влекущей тоской на сердце. Свита княгини расселась по повозкам, и знатные гостьи покинули двор потрясённого высочайшим вниманием кузнеца.

Смилина, проводив восхищённо-задумчивым взглядом исчезнувшую за околицей всадницу, качнула головой и прищёлкнула языком.

– Вот же зар-раза, – буркнула она себе под нос.

Матушка наседала на растерянную Любоню, пыталась придумать узор покрасивее, а та только морщилась и молчала, глядя на девственно-чистую ткань. Её руки беспомощно лежали на коленях, тонкие пальцы не двигались. А когда к окошку подошла Смилина, переводя дух от долгой работы топором, она вздрогнула и обернулась, будто почувствовала спиной её взор.

– Ну что, умелица-рукодельница, затми их всех, – шутливо подмигнула женщина-кошка. – Сундук золота на дороге не валяется.

В глазах Любони осенним туманом стлалась тоска. «Зачем мне это золото? – казалось, шептали они. – Мне нужна лишь ты». Смущённо крякнув, Смилина отошла к работающим мужчинам.

Дни шли, баня строилась, а Любоня не могла выдавить из себя ни стежочка – как ни стенала, как ни уговаривала, как ни подбадривала матушка. Смилина старалась даже не смотреть в сторону девушки, но чувствовала себя без вины виноватой.

На пятый день Любоня наконец взяла в руки иголку и нитки. Слёзы капали на ткань, а под иглой распускались прекрасные, печальные цветы. Они роняли капли росы и словно дышали свежестью утра, а рассветные лучи ласково проникали в их чашечки. Это был всем узорам узор. Девушку даже освободили от домашних дел, чтоб ничто не отвлекало её от вышивки.

– Ты моя умница, – со слезами восхищения шептала матушка, подходя время от времени и целуя дочь в макушку.

Точнёхонько в срок Любоня сделала последний стежок, закрепила нить и откусила. Не прошло и часа, как за воротами застучали копыта: это прискакал за выполненной работой гонец от княгини.