Пробыв одни сутки в Берлине, повезли нас с теми же расстановками чрез Лейпциг, Веймар, где мы имели свидание с сестрой Марией Павловной, потом далее на Франкфурт-на-Майне. Здесь, несмотря на быстрые успехи армий наших, отнимавшие у нас надежду поспеть еще к концу кампании, те же нас встретили остановки, и терпение наше страдало несколько дней. Наконец повезли нас на Бруксаль, где жила тогда императрица Елисавета Алексеевна, на Раштад, Фрейбург в Базель. Здесь услышали мы первые неприятельские выстрелы, ибо австрийцы с баварцами осаждали близлежащую крепость Гюнинген. Наконец, въехали мы через Альткирх в пределы Франции и достигли хвоста армии в Везуле в то самое время, когда Наполеон сделал большое движение на левый наш фланг. В этот роковой для нас день прибывший флигель-адъютант Клейнмихель к состоявшему при нас генерал-адъютанту Коновницыну, высланному к нам навстречу во Франкфурт, привез нам государево повеление возвратиться в Базель.

Можно себе вообразить наше отчаяние!

Повезли нас обратно той же дорогой в Базель, где мы прожили более двух недель и съездили в Шафгаузен и Цюрих, вместо столь желанного нахождения при армии, при лице Государя. Хотя сему уже прошло 18 лет, но живо еще во мне то чувство грусти, которое тогда нами одолело и ввек не изгладится. Мы в Базеле узнали, что Париж взят и Наполеон изгнан на остров Эльбу. Наконец получено приказание нам прибыть в Париж, и мы отправились на Кольмар, Нанси, Шалон и Мо».

Так великие князья оказались в Париже вместе с победоносной русской армией, так и не «понюхав пороха». Зато, вероятно, они услышали много славословий и не могли не испытывать гордости за свою страну и ее государя – Спасителя Европы. Вернувшись домой, они с энтузиазмом принялись постигать премудрости военного дела.

Зрелые годы

Михаил Павлович, как и его великий пращур, проявлял особый интерес к артиллерии. В 21 год он стал управлять артиллерийским ведомством. 25 ноября 1820 г. основал Артиллерийское училище в Санкт-Петербурге, с 1825 г. назначен генерал-инспектором по инженерной части.

В юности Михаил Павлович слыл первым шутником и шалуном среди императорских детей. Теперь же он славился своей строгостью и взыскательностью. А впрочем, если провинившийся показывал себя сообразительным человеком, то великий князь мог легко простить его.

Современники вспоминали: «Великий князь был очень строг по службе и не мог пропустить без внимания ни малейшаго отступления от обязанностей. Взгляд у него на это был самый зоркий. Незастегнутая пуговица, калоши на ногах и подобныя мелочи он тотчас замечал, останавливал виновнаго на улице, на гулянье, где бы то ни было. Делать строгий выговор на языке его – значило распекать, а он за каждую неисправность распекал ужасно. Это было не жестокость сердца, не преследование, но наказание из одних слов, и после того он был по-прежнему милостив, особенно к офицерам усердным, провинившимся по одному легкомыслию. Делая самый жестокий выговор, уничтожая совершенно офицера и, кажется, готовый погубить его, он в то же время обращался к окружавшим его лицам и спрашивал их в полголоса: „Каково распекаю!“. Многих он распекал по несколько раз и оставался их благодетелем».

И в то же время признавали, что «Великий князь любил и в других остроту, так что, несмотря на строгость свою по службе, прощал гвардейским офицерам и кадетам шалости, как скоро оне были замысловаты или показывали ум в шалуне».

Так, рассказывали, что однажды Михаил Павлович встретил на Невском проспекте кадета, одетого не по форме. Тот, увидев великого князя и зная за собой вину, бросился наутек. Михаил Павлович погнался за ним. Тогда кадет нырнул в двери магазина дамских мод. Какого же было удивление великого князя, когда, войдя в магазин, он нигде не обнаружил нарушителя. Великий князь обыскал даже те комнаты, где работали модистки, но так никого и не нашел и вынужден был уйти ни с чем.