Жак Эллок и его спутники довольно долго оставались на плантации, в то время как сборщики каучука, по выражению сержанта Марсьяля, откупоривали деревья. Семьсот деревьев были подвергнуты этой операции, что сулило богатый урожай каучука.

Домой наши путешественники вернулись только к обеду. После прогулки аппетит у них был отменный. Все им казалось необыкновенно вкусным: и дичь, подстреленная в лесу сыновьями господина Мануэля и приготовленная их матерью, рыба, наловленная этим утром пеонами у берегов Ориноко... Хороши были овощи и фрукты, а особенно ананасы, обильно уродившиеся в этом году.

Наблюдение за начальной стадией сбора каучука не могло полностью удовлетворить любопытство Жермена Патерна, и он попросил господина Мануэля рассказать ему о следующих этапах этой операции.

— Если бы вы остались в Данако на несколько дней, вы увидели бы, что в первые часы после надреза сок течет довольно медленно. Поэтому проходит не меньше недели, прежде чем деревья отдадут весь свой сок.

— Значит, сок будет собран только через неделю...

— Нет, господин Патерн, сегодня вечером каждый сборщик каучука принесет то, что натекло за день, и незамедлительно приступит к окуриванию, необходимому для коагуляции сока. Вылитый на дощечку сок подвергается воздействию густого дыма сырых дров, в результате чего образуется первый загустевший слой, на который затем наносится следующий. Так получается нечто вроде каучукового хлеба, готового для продажи. Вот и вся операция.

— А до прибытия нашего соотечественника Трюшона, — спросил Жак Эллок, — индейцы не занимались сбором каучука?

— Практически нет. Индейцы даже не догадывались о его ценности. Никто тогда не мог предположить, что в будущем каучук приобретет такое большое торговое и промышленное значение. И только Франсуа Трюшон, обосновавшийся сначала в Сан-Фернандо, а затем перебравшийся в Эсмеральду, открыл им значение культуры каучука, пожалуй, одной из самых значительных в этой части Америки.

— А стало быть, да здравствует господин Трюшон и да здравствует страна, давшая ему жизнь! — воскликнул, а точнее пропел Жермен Патерн.

Все с энтузиазмом выпили за господина Трюшона, а потом за Францию.

После непродолжительного послеобеденного сна алькальд предложил своим гостям пойти в маленький порт, где ремонтировалась их пирога. Он хотел сам посмотреть, как продвигается работа.

Все направились к берегу реки, слушая, как господин Мануэль со вполне законной гордостью рассказывает о своем владении. Придя в порт, они увидели, что матросы уже готовятся спустить полностью отремонтированную «Гальинету» на воду рядом с «Мориче».

Алькальд был очень доволен и нашел, что обе лодки находятся в прекрасном состоянии и могут продолжить плавание. Оставалось только подтащить «Гальинету» к берегу, спустить на воду, установить навес и мачты и загрузить багаж. Уже вечером сержант и Жан смогут снова перебраться на свою пирогу и, едва забрезжит рассвет, отправиться в путь.

Пурпурный закат сулил на завтра западный ветер, и необходимо было воспользоваться этим благоприятным обстоятельством.

Пока матросы и пеоны готовились к спуску на воду «Гальинеты», господин Мануэль Асомпсьон, его сыновья и пассажиры пирог прогуливались по берегу. Наблюдая за спуском пироги на воду, алькальд обратил внимание на Хорреса, сильно отличавшегося своей внешностью от других матросов.

— Что это за человек? — спросил он.

— Один из матросов «Гальинеты», — ответил Жак Эллок.

— Он не индеец?

— Нет, испанец.

— Где вы его наняли?

— В Сан-Фернандо.

— Он постоянно плавает по Ориноко?

— Нет, но у нас не хватало одного матроса, а так как этот испанец, намеревавшийся добраться до Санта-Хуаны, предложил нам свои услуги, то Вальдес нанял его.