Щель в заборе всё же нашлась. Небрежно закреплённый лист плоского шифера сполз, открыв просвет толщиной в руку. Сквозь него виден задний двор, и там идёт неспешная работа. Солдаты в ОЗК по двое выносят на улицу и складывают вдоль стены длинные чёрные пластиковые мешки. Видно, что мешки тяжёлые, солдаты устало бросают их на землю и возвращаются обратно в здание. На парковке ряд празднично-белых фургонов. Часть из них – автомобильные рефрижераторы без тягачей, а часть – небольшие грузовики с трубами над большими будками. «Инесераторы» – вспомнил Данька. Так их называли по телевизору. Полевые крематории для сжигания биологических отходов. Над трубами колеблется раскалённый воздух.

– Что там, что там? – Катька не достаёт до щели в заборе.

– Ничего интересного. Пойдём отсюда.

– Папу не видел?

– Надеюсь, нет. Давай лучше к маме вернёмся. Обещали быстро, а уже полдня прокатались.

***

– Я боюсь заходить, Дань, – сказала Катя, стоя у крыльца. – А вдруг там с мамой… Что-нибудь?

– Всё равно надо выяснить. Подожди меня снаружи, если хочешь.

– Только ты быстро, ладно? Посмотри, что с мамой всё нормально, и сразу выйди. Я тут посижу.

С мамой не нормально. Мама лежит в кровати, бледная, несмотря на температуру, и почти не реагирует на возвращение сына.

– Мам, поликлиника закрыта, с больницей тоже как-то нехорошо. Наверное, тебе лучше дома пока побыть.

– Да… – прошептала мама так тихо, что Данька её еле услышал.

Он потрогал её лоб – сухой и невозможно горячий. Кажется, что у людей не может быть такой температуры. «Как утюг», – вспомнились слова Серёги.

– Мам, ты температуру мерила? Принести тебе градусник?

– Не… Надо…

– Может таблеток выпить каких-нибудь?

– Не… Помогают…

– Тебе очень плохо, да?

– Да… Очень… Тяжело говорить… Всё путается в голове…

– Держись, пожалуйста, мам. Ты нам нужна.

– А-а-а! Спасите! Даня! Помоги! – сиреной завопила на улице Катька.

– Сейчас, мам, посмотрю, что там случилось.

Катя залезла по обрешётке для вьюнка на крышу беседки и визжит оттуда. Не потому, что высоко, а потому что за ней пытается влезть какой-то толстый мужик. Лёгкие деревянные планки, выдержавшие девочку, под его весом ломаются, и он топчет упавшие на землю мамины цветы.

– Прекратите сейчас же! – закричал на него Данька.

Мужчина остановился, обернулся и мальчик поразился бессмысленности его лица. Бледного, перекошенного и совершенно безумного.

– Что вы делаете? Это наша беседка! Отстаньте от сестры!

Тот секунду постоял, слегка раскачиваясь, а потом оставил попытки влезть на беседку и пошёл к Даньке.

Вблизи поразили его глаза – выпученные, с покрытыми алыми пятнами кровоизлияний белками и зрачками разного размера. Один сжался в точку, второй расширился до предела.

Данька отпрыгнул за дверь и закрыл её за собой. Мужчина толкнулся раз, другой – и побрёл обратно к беседке. Катька снова завизжала.

Мальчик вышел и закричал: «Эй, я тут, я тут!» Странный дядька снова повернулся к нему и встал, заколебавшись.

– А ну, иди сюда, толстый! – закричал ему Данька. – Что привязался к девчонке? Иди, разберёмся как мужчина с мужчиной!

Мужик побрёл в его строну, но мальчик не стал прятаться, а пошёл, отступая спиной назад, вдоль стены.

– Кать, я его уведу, а ты бегом в дом, поняла?

– Да, Дань!

– Дверь запри и никого не впускай! Я в окно влезу!

– Поняла!

Уведя мужчину за угол, Данька махнул рукой Катьке и ускорился.