Раньше его — на молоке. И яйца клали. Потому и крепость была… Когда трубу чистил — ни один кирпич не отвалился. Вот это раствор.
— Теперь в него морских медуз добавляют, — сообщил Петька вычитанную где-то новость. — Схватывает получше молока с яйцами!
— Чепуха! — веско сказал Семен. — Мне Конь рассказывал — железный клей скоро изобретут. Берет намертво. И не по кирпичику — целыми секциями лепить будут.
Олег тоже проснулся и, прислушиваясь к разговору ребят, вновь ощутил зависть. Они болтают что-то о чудесном клее, о старой трубе, о домах-подсолнечниках. Все это, может быть, и чепуха, но важно другое — им интересно! А ему?.. Неприкаянным назвала его Зоя. Так оно, пожалуй, и есть. И Олегу нестерпимо захотелось хоть как-то вмешаться в их разговор, чтобы развеять горькое чувство отстраненности.
— У кого этот железный клей? Дайте мне! — с шутки начал он. — Надо объявление приклеить!
Он достал из тумбочки рулон бумаги и развернул его так, чтобы ребята могли прочесть текст, который он сочинил вчера после ухода Зои. Там было написано: «Этот ящик — твой тайный и надежный друг. Если тебе плохо — опусти сюда записку. Друг поможет тебе немедленно и дает слово, что никто не узнает, какая случилась у тебя беда».
Ребята по-разному отнеслись к надписи. Борис вообще не понял, что это и зачем, и промолчал, приняв все за неудачный розыгрыш. Петька озадаченно хмыкнул и посмотрел на тумбочку Олега.
— Опускать туда?.. А друг — это ты?.. Почему же тайный?
— Твоя амазонка придумала? — догадался Семен и очень внимательно перечитал текст.
— Кто и что — секрет! — ответил Олег. — А ящик скоро увидите. Все его увидят!
— Детская игра! — пренебрежительно заметил Петька. — Никому…
— Подожди! — перебил его Семен. — Кто и как помогать будет?
— Кто именно — секрет! — повторил Олег. — А как — могу сказать: во-первых, очень быстро, в тот же день. Во-вторых, тайно, чтобы не болтали по всему училищу.
Даже самому себе Семен не сумел бы объяснить, почему так затронула его эта надпись. Он воспринимал ее как неожиданный и еще не до конца понятый намек на что-то хорошее. Одно не нравилось ему: Олег участвовал в этой затее, а в его помощь Семен не верил. Он так и сказал:
— Какая от тебя помощь!
— Это еще почему? — обиделся Олег.
— В себе разберись, а потом уж в чужое нутро заглядывай. Оно, может, посложнее твоего устроено — не поймешь, что к чему!
— Очень мне нужно в себя заглядывать! — еще больше обиделся Олег. — Чего я там не видел!
— Не колыхайся! — примирительно и как-то устало произнес Семен. — Я просто так… Жаловаться никому не собираюсь… Сам взял — сам и съел!
Петька и Борис уловили в этих словах затаенную боль, но у них не было привычки приставать к кому-нибудь с расспросами, тем более — к Семену, совсем не расположенному к откровенности. А Олег ничего не почувствовал, кроме собственной обиды. Молча скатал он в рулон объявление, которое не только не помогло избавиться от тягостного ощущения постылой непричастности, но даже усилило его.
День был испорчен с самого утра.
На уроке английского языка Олег несвязно, с ошибками пересказывал информацию из «Москоу Ньюс» о международном турнире по боксу. Раньше Ирине Георгиевне не приходилось прерывать Олега, а сегодня она была вынуждена останавливать, поправлять его, вставлять пропущенные им артикли. В конце она заметила с мягким юмором:
— Неплохо, но… доктор Уотсон мог бы рассказать чуть получше. |