Девушка, шутливо рыча на своего «дрессировщика», послушно скользнула вперед и ухватилась обеими руками за его левую руку, повиснув на ней, как некий соблазнительный розовый плод. Петрушке было от силы восемнадцать, но ее формы подошли бы и двадцатипятилетней, глядеть на нее было любо-дорого.

– О, – сказал я дружелюбно. – Да у вас еще уйма времени для дрессировки. Верно, Петрушка?

Она зарычала и на меня, потом проговорила:

– Ох, моим ногам жарко, – подняла одну босую ступню и потерла ее об икру, потом проделала то же самое с другой ступней. – Заходите в гости, мы польем их мартини, – сказала она бодро.

– Мы вымочим твои прелестные ножки в ведре, – пошутил Дев. – Но давай не будем устраивать бедлам и не будем наполнять джином ванну, Джозефина, хорошенького понемножку. Хотя хорошенького много не бывает.

– Золотые слова! – закричала она. – Поменьше вермута, побольше джина!

Моррейн выудил из кармана кольцо с ключами и, передав их своей прелестной крошке, легонько шлепнул ее по округлому, вполне спелому заду. Она повернулась и заспешила к дому.

– Мартини вам подходит, Шелл? – спросил он, снова поворачиваясь ко мне.

– Слишком раннее время, чтобы нагружаться. Хотя я мог бы принять ванну.

Он засмеялся, вытащил из кармана еще один ключ, запер дверцы трейлера.

– Пошли. Она хорошенькая штучка, правда? И не такая тупица, как кажется.

– Выглядит чертовски интеллектуальной, так мне показалось. Я слышал, как вы назвали Петрушку Жозефиной. Я не ослышался?

Мы прошли к дому по неровной кочковатой корейской траве и оказались в тени ветвей джакаранд.

– Ее имя Мэри Лу. Просто Лу, – сказал Моррейн. – Но, мне кажется, это звучит как-то удручающе уголовно. Вот почему я экспериментирую с именами. Она прекрасно отзывается на «Мадлен», но, мне кажется, обращение «Петрушка» будит в ней все самое лучшее.

– Ну, в таком случае, пусть и остается Петрушкой, – заметил я.

Мы вошли в дом – дверь была оставлена открытой, по-видимому, приятельницей Моррейна.

Петрушка подошла к нам, вертя в руке ключ. Лицо ее выражало недоумение.

– Мне не пришлось им воспользоваться, – пробормотала она. – Дверь уже была открыта.

Он озабоченно посмотрел на меня:

– Подождите здесь. – Потом прошел в глубь комнат.

Я ждал в компании Петрушки, пока он не вернулся. Он произнес:

– Кажется, кто-то побывал здесь. Хотя особого беспорядка не наделал. Кое-что сдвинуто с места, но, похоже, ничего не пропало.

– Может, лучше сообщить в полицию?

Он даже не дал мне закончить.

– Ни в коем случае, – сказал он. – Забудьте об этом.

Я поспорил с ним, но не особенно рьяно, ведь дом был его. На этом и порешили. А через минуту мы уже сидели в комнате с низким потолком, меблированной и отделанной в стиле, какого я никогда не встречал прежде и о существовании которого даже не подозревал. Там ничто ни с чем не сочеталось. Плетеный стул и легчайший бамбуковый диванчик совершенно не соответствовали и столу из темного, тяжелого даже на вид дерева. Картины и маски, идолы, фигурки, пара гобеленов – все было вразнобой. Деревянное копье, изящное, как стрела, рядом со щитом, который, вполне возможно, мог быть изготовлен из слоновьей шкуры... древнее кремневое ружье и современнейшая винтовка с оптическим прицелом... медный кальян со змеевидным чубуком... Сумятица форм, калейдоскоп красок, но все в каком-то гармоническом беспорядке – вот вывод, к которому я пришел, когда немного освоился.