|
Когда Николя переехал на улицу Монмартр, Сирюс был в расцвете сил, а теперь, по человеческим меркам, он, возможно, достиг возраста Ноблекура, а может, и перешагнул его. От сознания неизбежности расставания ему стало жутко. Во дворе старенький песик нетвердым шагом направилась под липу, где привык справлять свои естественные надобности; зрение у него давно ослабло. Пуатвен следил за тем, чтобы место всегда оставалось чистым. В городе же, в чем Николя убеждался каждый день, дела обстояли совсем наоборот. Парижане любили животных. Ни богатые, ни бедные не могли без них обходиться. В жилищах парижан водились собаки, кошки, канарейки, вьюрки, попугаи, голуби, горлицы и даже сороки. В комнатах, несмотря на запреты полиции, устраивали крольчатники, где в тесноте обитали целые выводки кроликов. Обилие всевозможного зверья не способствовало ни чистоте городских улиц, ни покою горожан. Объедки и экскременты животных устилали лестницы и проходы между домами. Остатки от кормежки животных увеличивали поголовье крыс, наводнявших древнюю столицу. Николя донес Сирюса до дверей спальни Ноблекура и усадил у входа; хозяин комнаты, сидя в кресле, дремал над Плавтом.
Жара стояла удручающая. Раздевшись догола, Николя вытянулся на кровати. Из-за зуда, причиняемого зарубцевавшимися шрамами, он никак не мог заснуть. Перед его внутренним взором чередой проходили события последних дней, однако выводов он сделать не сумел. Потом он долго исследовал закоулки своей памяти, силясь отыскать нечто очень важное, о чем он никак не мог вспомнить. Когда пробило три, усталость наконец взяла свое, и победоносный Морфей заключил его в свои объятия.
Суббота, 8 августа 1778 года. С раннего утра стояла нестерпимая жара, и Николя, несмотря на уговоры Катрины, окатился холодной водой, накачав ее насосом в большое ведро. Он сразу почувствовал облегчение. Примчавшаяся кухарка принялась промокать его тело губкой, дабы он не стал растираться и не содрал корки с подживающих ран. К счастью, ни один из шрамов не начал кровоточить. Едва он успел позавтракать, как ему сообщили, что его спрашивает какой-то старик. Не говоря ни слова, старик передал ему письмо, запечатанное простой печатью без герба и иных опознавательных знаков: в записке ему назначалось свидание в часовне Валь-де-Грас в десять часов утра. Послание заинтриговало его прежде всего потому, что автор, несмотря на анонимность, явно был уверен, что Николя непременно явится на свидание. В оставшееся время он, сидя на кухне, поболтал с Катриной и Марион, безмерно счастливыми, что у него нашлось для них время. Обе относились к нему по-матерински — возможно, потому, что ни у одной, ни у другой детей не было. Пуатвен привел ему Резвушку. Вычищенная, накормленная и обласканная старым слугой, кобыла радостно била копытом. Сначала они поедут в аббатство Валь-де-Грас, а потом в Управление полиции, где ему надо рассказать Ленуару о последних событиях и доложить, как продвигается расследование. Путь на улицу Сен-Жак лежал через Сите. Проезжая по мосту Нотр-Дам, он услышал, как кто-то громко позвал его по имени. Обернувшись и узнав Сортирноса с его переносным нужником, он остановился. Приблизившись, осведомитель приветствовал его. — Послушай, Николя, куда ты так торопишься на этой кляче? Резвушка забила копытом о землю и недовольно заржала. — О, она сама тебе ответила, — рассмеялся Николя. — Плутовка очень чувствительна. Но ты как раз вовремя. Ты мне нужен. — Всегда к твоим услугам, — ответил Сортирнос, стараясь держаться от лошади на расстоянии. — Знаком ли ты с Филином? — Ночной человек, что-то вроде всевидящего хромого беса. А то нет! — Он постоянно меняет место жительства. Постарайся найти его как можно скорее и передай ему, что я буду ждать его сегодня в шесть вечера в известном ему месте. Запомнишь? — Порядок, голова еще работает. |
