— Порядок, голова еще работает. Бегу на охоту и, уверен, быстро отыщу твоего субчика. Тебе не придется долго ждать!

— Не сомневаюсь! — ответил Николя, бросая ему двойной экю, который Сортирнос подхватил на лету.

Толпа пешеходов стала столь плотной, что Николя пришлось ехать шагом, и он смог насладиться зрелищем уличной жизни, кое всегда считал необычайно поучительным. На стенах еще висели обрывки афишек, расклеенных лордом Стормонтом перед его отъездом из Парижа.

Покидая Париж, английский посланник просит всех, кто считает, что он ему задолжал, как можно скорее явиться к нему в особняк, дабы уладить дело; после 20-го числа сего месяца никакие претензии приниматься не будут. Издано в Париже, во вторник, 17 марта 1778 года.

Разрешено к печати и расклеиванию 17 марта 1778 года

Большинство афишек были порваны, а сохранившиеся испещряли грубые ругательства, нацарапанные куском угля. В очередной раз Николя поразился, как много в столице нищих. Провинции выплескивали на грязные парижские улицы все больше и больше людей. Одни едва сводили концы с концами, другие сразу становились на стезю преступлений. Но и городской житель, уделом которого являлся тяжелый физический труд, тот, кому приходилось спускаться в карьеры по добыче камня или, преодолевая головокружение, подниматься на крыши, всего лишь поддерживал сиюминутное существование, не имея возможности обеспечить себе достойную старость. И когда этот парижанин не сможет больше работать, выбор у него будет не велик: паперть или богадельня. Но кто захочет добровольно отправиться в богадельню, где предоставляемая из милосердия кровать в сто раз ужаснее голых досок ложа бедняка? С этими мыслями Николя прибыл в аббатство Валь-де-Грас.

В монастырском дворе стояла карета без гербов, явно принадлежавшая знатной особе. Надвинув шляпу на лицо, на козлах, подобно статуе, застыл кучер. Николя привязал поводья Резвушки к кольцу. На мгновение ему показалось, что таинственное свидание, как уже не раз бывало, таит в себе ловушку. Да и место подходящее.

Он вошел в святилище с залитой солнцем улицы, и глаза его некоторое время привыкал к полумраку. В соборе царила прохлада, и по его испещренному шрамами телу пробежала дрожь. Он подошел к главному алтарю. Мраморная скульптурная группа под балдахином изображала младенца Иисуса, Деву Марию и святого Иосифа. Подняв голову, он залюбовался росписью купола: изображенный на нем небесный свод казался творением не человека, а самого Создателя. У него закружилась голова. Взволнованный, он преклонил колени и принялся шептать заученные в детстве молитвы.

Внимание его привлек левый алтарь, ярко освещенный огнями множества свечей слева; алтарное помещение, убранное тяжелыми черными драпировками, расшитыми серебряными язычками пламени, окружала искусно выполненная бронзовая решетка. Он приблизился, и перед статуей Анны Австрийской заметил коленопреклоненную женщину, закутанную в черную вуаль. Сердце основательницы аббатства покоилось в склепе рядом с сердцами Тюренна, Конде и других членов королевской семьи.

— Наконец-то вы пришли! — раздался приглушенный женский голос, показавшийся ему знакомым. — Толкните калитку, входите и опускайтесь на колени рядом со мной.

Подчинившись, он занял указанное ему место, и его немедленно окутали ароматы румян и фиалки. Повернувшись к нему, женщина осторожно приподняла уголок вуали и быстро опустила его обратно. Но за этот миг он сумел узнать надменное лицо Мадам Аделаиды, дочери покойного короля.

— Я последовала совету моего отца. «Вы можете доверять нашему дорогому Ранрею», — часто говорил мне он. Уже дважды, сударь, вы оказали мне поистине бесценные услуги. Не зная, какому святому молиться, я вынуждена снова прибегнуть к вашей помощи.