Изменить размер шрифта - +
  Ваня Шаньгин  перетаскал  на  себе  за  войну  не меньше  роты
немцев-языков,  шуток никаких не любил, в солдатском трепе не участвовал  по
веской  причине:  он  не  просто заикался  после контузии, он  закатывался в
клекоте, трудно выворачивая из себя слово.  Опять  же по опыту  госпиталя, я
подсказал  Ване  говорить  нараспев,  и  дело  у него пошло  бойчее.  Мы  не
сговариваясь  уступили  Ване  место  в  очереди  наверх,  матросов  склонили
пропустить его без очереди, но Ваня нам пропел: "В-вы че-о, е-е-е-мое?!"
     Ну, поняли  мы, поняли Ваню: вы  че, славяне,  как  потом  в  глаза вам
глядеть буду.
     И  вот этот Ваня Шаньгин известным ему  разведческим приемом закапканил
майора  и смотрел на  него. Сжав обросшие губы. Молча. А майор попался дурак
дураком!  Нет чтоб приглядеться к Ване,  спросить, чего,  мол, надо. "Как ты
смеешь?!" -- заорал. Ваня молчит.  И весь военкомат молчит.  Точнее,  нижний
этаж  военкомата  смолк.  Наверху  как  трещали  машинки, шуршали и скрипели
половицы, гремели стулья и скамьи, так  все и продолжалось  -- помощи оттуда
ждать майору было бесполезно. Однако он не сдавался:
     -- Я тебя, болван, спрашиваю?!
     Ваня Шаньгин вежливо запел:
     -- З-з-закку-у-урить дава-а-а-й!
     Тут  только майор  что-то  смекнул, вынул коробку "Казбека" и дерзко, с
вызовом распахнул ее перед самым Ваниным носом:
     -- Пр-рошу! -- и даже сапожками издевательски пристукнул.
     Ваня,  опять же  вежливо, по одному  разжал пухленькие пальчики майора,
вынул  из  них  коробку "Казбека", всунул одну папиросу  под жутко  белеющий
клык, протянул  коробку  соседу, тот пустил ее в  народ. Ваня  Шаньгин вынул
немецкую зажигалку с  голой, золотом  покрытой  бабой,  чиркнул, неторопливо
прикурил  и  только  после  этого  удостоил  опешившего  майора  несколькими
напутственными словами:
     --    Г-где   во-воеваааал,   ко-ооо-реш?   Х-хотя   по-по-по-по   рылу
вид-но-о-о-о, -- и  указал на дверь, выпуская майора из  плена: иди, мол,  и
больше мне на глаза не попадайся.
     Майор, как  ныне говорится, тут  же  слинял.  Из военкомата. Но  не  из
города.   Он  сделается  судьей   в   Чусовском   железнодорожном  отделении
прокуратуры, много людей погубит, много судеб искалечит, но умрет в страшных
муках, умрет от изгрызшей его болезни, как и положено умирать мерзавцам.
     Ваня Шаньгин  проживет всего  несколько лет  после демобилизации, будет
торговать семечками и  табаком на  базаре, пить, куролесить, жениться по два
раза в год, чаще  и чаще падать в припадках в базарную, шелухой замусоренную
пыль, в лужи, оранжевые от примесей химии с ферросплавного завода, и однажды
не очнется после припадка, захлебнется в луже.
     Но когда это  еще будет?.. Тогда  же, в  военкомате, Ваня  был возвышен
народом до настоящего  героя.
Быстрый переход