|
Всадник аллюром промчался по посаженной картошке до второго прясла и заорал, пальнув в воздух: -- А эту преграду хто убирать будет?! Убрал старик и второе прясло. И долго стоял опустив голову. -- Мокрая от пота рубаха провисла меж лопаток, -- рассказывала мне жена, -- он весь сник, ослабел. Я подошла, погладила папу по плечу, думала, он заплачет, но он лишь попросил старшего парнишку, внука своего, свернуть ему цигарку и, проморгавшись от первой густой затяжки, молвил: "Хорошо, что того варнака, -- меня, значит, -- тутотка нет, смертоубийство бы получилось". И на обратном пути наказал: "Ты уж ему не сказывай ничего..." Но велико было унижение и без того униженных людей, жена не удержалась, рассказала мне о происшествии на огороде. "Ну, падла, встретишься ты мне на узкой дорожке!" -- взъярился я, и хотя, оставшись живым, дал себе после кровавого фронта на госпитальной койке слово или клятву не поднимать ни на кого больше руку и кровь никакую не проливать, для Глушкова сделал бы исключение. И вот она, узкая дорожка, вот оно, перекрестье, на котором нам, кажется, не разойтись. Я поманил милиционера Глушкова пальцем в комнату и показал на ружье, висящее над кроватью. -- В патронташе, -- сохраняя напряженное спокойствие, сказал я, -- двадцать патронов. Все они будут ваши. Тебя, в порядке исключения, уложу первым. Я давно это обязан был сделать. -- Чего-чего? Да ты... Еще мгновение -- и я бы взорвался: звон в голове разламывал череп, внутри у меня все клокотало, рассудок мой темнел. Бригадир, как оказалось, тоже бывший фронтовик, уловил ситуацию и грудью, брюхом вытеснил в сенки милиционера, что-то бубнившего, пытающегося высказаться, пристращать меня. x x x Бригадир попросил меня сварить картошек. Вечером вся сводная бригада землекопов сидела за кухонным столом в нашей избушке и обмывала первую получку. Из горлба тогда не пили ни работяги, ни даже бродяги. Желая гулять обстоятельно, не по-скотски, пить из посуды, работяги расположились на кухне тесно и дружно. Налили мне, я отказался, показавши на грудь -- немощен, дескать. Бригадир, выпив водки, "заедал ее", как выразился, холодной водой из ковша. Работяги говорили обо всем и все громче. Большинство оказалось фронтовиками, не обретшими до сих пор приюта, остальные были из тюрем и лагерей. Один фронтовичок после пятого приема начал привязываться ко мне: -- Че-то мне твое лицо навроде знакомо? Мы где видались-то? -- Я месяц назад с каторги бежал, может, там? -- Ты эту мудню брось городить! -- начал сердиться работяга. -- Я сроду в тюрьмах не бывал... -- Побудешь еще, кто не был -- тот побудет, кто был -- тот не забудет, гласит народная мудрость, -- съязвил бывший зек интеллигентного склада телом и лицом. |
