Изменить размер шрифта - +

     Чтобы писать,  сделаться литератором,  пусть  и в пределах соцреализма,
мне   необходимо   было  учиться  грамоте,  преодолевать  свое   невежество,
продираться сквозь всесветную ложь, и я читал, читал, много ездил  по лесам,
селам, спецпоселкам, арестантским  лагерям, в которые газетчику  был доступ.
Спал четыре-пять часов в сутки.
     Вел я в  газетке, в промышленном отделе, лес  и транспорт, и изо  дня в
день,  из  месяца в месяц годы  уже  набегали,  но я не мог  позволить  себе
выспаться,  потому как  в воскресные дни должен был доделывать, достраивать,
доглядывать избушку: дом невелик, но спать не велит -- на  практике познавал
я  эту истину; да  еще и в лес  таскался с  ружьем за дичью,  с корзиной  за
грибами, с лукошком по ягоды.
     Кончилось   это   все  тем,  что  я  начал  видеть  во  сне  совсем  уж
ошарашивающий  кошмар, будто темной  ночной  порою,  пробравшись  на  старое
кладбище,  раскопав  могилу  утопленницы матери,  рвал ее  черную  кожу и ел
багрово-красное мясо.
     Напарник мой по рыбалке, местный мужик, в войну выучившийся на хирурга,
навидавшийся в  рабочем городе, в  деревянной  больничке, такого, что  не во
всяком  чудовищном сне увидишь, содрогнулся, когда я  у костра, на  бережку,
рассказал преследующий меня сон. "Предел, -- заключил он, -- это уже предел,
заболевание   мозга,    последствия   контузии.    Кончай   курить,   кончай
сочинительствовать по ночам, уйди в лес, поживи там весь отпуск, выспись как
следует, иначе дело кончится плохо..."
     Я  послушался  его,  уединился в лесу, сперва неудачно,  в  избушке  на
отгонном  пастбище лошадей,  где меня осыпали  мыши и  на поверженного  сном
лезли,  шурша лапками  по  плащу,  порой  я  зажимал  под  рубахою  и  давил
пригревшуюся там мышь. Тут еще скорее, чем дома, с ума сойдешь.
     И  подался я на водомерный пост, где  был когда-то покос тестя,  Семена
Агафоновича. Уже несколько лет он не ходил на него, болели ноги, не  хватало
сил,  коровы  семья лишилась.  Там,  у  старого  знакомого,  метеоролога,  в
просторной белой избе, где  по углам и на стенах висели пучки пахучей травы,
я  спал по двенадцать -- четырнадцать часов, поражая этим подвигом хозяев, и
домой  вернулся  очнувшимся   от   затяжного   недомогания,   головная  боль
поубавилась,  звенело  в  башке  тоненько,  шумело  терпимо, но  кошмары  не
оставили меня, потому как кошмаром была сама действительность. Однако мучили
меня кошмары реже,  война тоже годам к пятидесяти  стала сниться редко,  сны
сделались полегче, сменились  они снами разнообразными. Стал я часто спорить
во  сне  с вождями  мирового пролетариата, как бы  уж  и  не  на  этом свете
пребывающими,  и, следовательно,  споры  эти были  бесполезными,  и  еще  со
старшими товарищами писателями.  Тяжелый разговор вышел у меня  с человеком,
похожим  на Шолохова,  по  поводу  "Поднятой целины".
Быстрый переход