Хотелось ей пропитаться здешним настроеньем, подышать полной грудью, все ж в доме Судимира ей жилось тяжко, жена старейшины с детями глядели на невестку косо, покуда она сыночка ихнего обидела, сам Судимир, как встречал деву, так все пальцем грозил, напоминал о данном ею слове. Отай тоже не лучше, проходу не давал, каженный день бегал прощенье вымаливать, а не получив оного – бесился аки зверь подстреленный, кажись уж все косяки в избе кулаками обстучал. Да и бабы в деревне докучали расспросами, сплетни собирали. А Весна к такому обращенью не привыкла, в отчем доме она была сама себе хозяюшкой - выходить из избы позволенья не спрашивала, от родимых токмо ласковые слова слышала.
Но когда краса добралась до речки, так остановилась, присела на пенек и пригорюнилась. Воспоминанья на нее нахлынули, ведь тут она с ним последний раз стояла, в глаза глядела, к груди могучей прижималась и слезы лила. И где Лан теперь? Что с ним? Эх, все бы дева отдала за то, чтобы еще хоть раз повидаться с сердешным.
И уж было хотела дальше идти, как где-то за спиной ветки затрещали. Вздрогнула девица, но не растерялась, стрелу из колчана выхватила, в лук вложила, а на развороте тетиву натянула, а как увидала на кого нацелилась, так выдохнула с облегченьем. Медведь пред ней стоял, большущий, на морду свирепый, токмо глаза выдавали, уж слишком мудрый взгляд был.
- Все никак не угомонишься? – крикнула Весна и лук опустила.
Тогда и медведь на задние лапы встал, а через мгновенье человеком обратился. То Велес пожаловал.
- Запомнила, выходит? – заулыбался он.
- Шкура уж больно лощеная, по весне медведям такой шкуры вовек не иметь. Ты-то поди в берлоге лапу не сосешь. На кой явился?
- За благодарностью, - глаза у Велеса блестели от радости, али от ехидства.
- И за что мне тебя благодарить? – искренне удивилась краса.
- А за лук, за стрелы, за дело охотничье. Думаешь, Отай пустил бы тебя ежели б не я.
- Вон оно как…
Велес подошел к древу поваленному, сел и уставился на красу. Во взгляде его было что-то теплое, ласковое:
- Коварная ты девка. Добротно мужа своего вокруг пальца-то обвела. Застращала, он теперича даже дышать в твою сторону боится.
Но тут улыбка с лица девицы сошла, посмотрела она на Велеса строго:
- Лан где?
- Далече. Отправил я его в места далекие, дикие, страшные. Пущай с нечистью повоюет, душу отведет. Уж больно страдал слуга мой верный.
- Неужто не жалко тебе его? Вы ж потехи ради мучаете нас.
- Зря так думаешь, я Ланом дорожу. Он мне как сын родной. Да и ты пришлась по нраву, характерная, упертая, под стать Лану. А вот Перуну на дела сердешные ровно. Ни о ком не думает, все мечтает мне кровь попортить, вбил в бородатую голову, что я люд стращаю, вред наношу. Я б и рад зарыть топор-то, дак ему мира не нать. Посему он не остановится, пока не решатся судьбы ваши, а значится, и моя.
- А ты, подумать можно, зла за пазухой не держишь? Люд не стращаешь?
- Дело мое, не род человечий стращать, а равновесие поддерживать. Чтобы Явь и Навь существовали в гармонии, чтобы день сменялся ночью, чтобы круговорот жизни сохранялся. А уж мелкое баловство, так это от скуки. Негоже все время о великом-то думать, так и умишком тронуться можно.
- Нам о тебе иное говаривали.
- И правильно, - захихикал Велес. – А то людишки совсем распоясаются, одного черта бояться – мало.
- Так на кой ты встречи со мной искал? Неспроста же в деревню пожаловал, в дом старейшины пришел.
- Неспроста… - протянул бог. – Долго я думал и надумал. Хочу помочь тебе к Лану возвратиться, ежели все еще любишь его.
- Люблю, пуще прежнего люблю, - резко подняла глаза Весна, спину выпрямила. – Житья мне нет в доме Судимира. Все чуждо, на Отая глаза не глядят. Душа рвется к слуге твоему.
- Любишь, это хорошо. |