– Этот. Маленький. Секрет. – Она уже не шепчет, а шипит, чтобы Киллин не услышал. – Я нашла это в студии Доннахи. Он прятал. Неужели вы думали, что я не узнаю.

Я открываю и закрываю рот без единого звука. Не знаю, с чего начать.

Звуки секса, раздающиеся со стороны дивана, прерывают наш разговор. Мужчина и женщина на пике блаженства. Я сразу узнаю эту запись. Бекки понадобилось на долю секунды дольше, чем мне. Это она на видео. Она и волосатая задница. На моей постели, или на ее постели, в моем доме, или ее доме. Я забыла удалить видео, и Киллин теперь сидит, сморщив личико в замешательстве, и смотрит. Я бросаюсь к нему и выхватываю телефон из рук. В смятении, с трясущимися пальцами, я пытаюсь остановить запись, убрать звук и стереть ее, прежде чем Бекки увидит. Но слишком поздно. Она все слышала, она знает, что это, и она знает, что ее сын это видел. Хотя лиц не видно, только переплетенные тела, он все же увидел то, что видеть ему не полагается. Она белая, как полотно, ошарашенная, затем цвет постепенно возвращается, а вместе с ним и гнев.

– Ах ты, мерзкая тварь!

Мне нечего сказать в свое оправдание.

– Убирайся из моего дома! Убирайся из моего дома! – визжит она, и я бросаюсь к задней двери. – Собирай вещи, и чтоб к утру духа твоего здесь не было. Глупая Аллегра, глупая, глупая Аллегра, – говорит она Киллину своим пронзительным голосом, стараясь его утешить. – Что же ее глупые друзья делали в этом видео? Хочешь печенье, дорогой? – спрашивает она, и я слышу, как ее голос дорожит.

Я иду через лужайку, растерянная, оторопелая, в шоке.

– Извращенка, – последнее, что она прошипела мне, прежде чем раздвижные двери со стуком сомкнулись.

Да уж, теперь меня связывают с папой не только веснушки.

Глава двадцать девятая

Пэдди открывает дверь. Я сомневалась, что он дома. Я сомневалась, что он откроет. Я даже сомневалась, что он впустит меня. Но он сделал все это.

Он ведет меня в гостиную с телевизором. На экране передача «Званый ужин», он поставил ее на паузу. Он смотрит на меня, крутит большими пальцами.

– Твоя мама здесь? – спрашиваю я.

– Нет. Она в доме престарелых. Завтра я заберу ее на весь день.

Я киваю.

– Вот. Это тебе. – я протягиваю ему сумку, такую тяжелую, что у меня чуть рука не оторвалась, пока я тащила ее от автобусной остановки. – Хоть и поздно, но с днем рождения.

Это корзина с оливковым маслом разных сортов. Дорогой подарок. Набор органического оливкового масла высшего качества.

– Ты ведь уже подарила мне маринады, – говорит он, доставая корзину из пакета. – Ух ты! Белый трюфель, – говорит он, проводя пальцами по пластиковой упаковке. – С добавлением мяты, базилика. Даже лайма. – Он довольно улыбается, искренне. – Настоящее жидкое золото. Спасибо, Аллегра.

– Это не просто подарок, а извинение. Прости меня, Пэдди. Ты был так добр ко мне, с тех пор как я приехала в Дублин, и вот как я тебе отплатила. Я хочу, чтобы ты знал, что я считаю тебя другом, даже если я тебе больше не нравлюсь.

– Спасибо, Аллегра. Я тебе очень признателен. Кто прошлое помянет…

Но нам все равно неловко друг с другом. Я разрушила наши отношения навсегда.

– Мне пора. Буду искать квартиру. Мне нужно съехать не позже понедельника. Надеюсь, я останусь в Малахайде.

– Наверное, сначала лучше узнать, куда тебя переводят.

– Ах да. Тебе уже сообщили? – спрашиваю я, надеясь, что вся эта система волшебным образом изменилась.