– Я уезжаю из Фингела.

– Что? Почему?

– Я получил новый пост, буду патрульным полицейским. В городе. Сменный график. Четыре дежурства по десять часов в неделю. Плюс сверхурочные. Мне дадут новенький автомобиль, новую форму, мобильный телефон и индивидуальные средства защиты. Сорок тысяч в год.

– Надо же, Пэдди. Поздравляю.

– Да. Да, мне повезло. И будет чем оплачивать мамины счета.

– Точно. Это здорово. – Я сама удивлена, что меня захлестывают такие сильные эмоции. Мне кажется, это конец. Все кончено или, по крайней мере, близится к концу, а я еще не готова расставаться. – Удачи, Пэдди.

– Я остаюсь еще на несколько недель. И умирать не собираюсь. Мы можем общаться.

– Конечно, – улыбаюсь я. – Ладно, увидимся в понедельник.

– Удачи с поиском квартиры.

Никакая удача с поиском квартиры мне не светит. В Малахайде все слишком дорого. Я собрала вещи, вся моя жизнь уместилась в двух чемоданах, и я уже решила перебраться в гостиницу «Премьер-инн», когда вдруг появляется Доннаха.

– Прости, – говорит он сразу. – Это я виноват.

Я не знаю, известно ли ему про видео на моем телефоне, но я решила не поднимать эту тему.

– Поверь мне, в этом нет ничего пошлого, – говорит он. Затем достает из-за спины холст. – Я купил его для тебя, – говорит он. – Собирался тебе подарить. Просто руки не дошли. Все обдумывал, как это сделать, чтобы не пугать тебя. И вот что получилось.

Действительно смешно.

– Бекки решила, что это я нарисовал… Я ей все объяснил.

Он протягивает мне холст.

– Увидел ее в галерее. И решил, что ты на ней прекрасна и она должна быть у тебя.

Я беру у него холст и внимательно рассматриваю. Картина выполнена пастелью. Никогда не видела ее раньше. И он прав, это действительно я. Я смотрю в свои глаза и будто пытаюсь что-то сказать сама себе. Моих губ коснулась тень удивления. Веснушки рассыпаны по носу и щекам. На теле их меньше, но художник точно запечатлел каждую из них. Разбросал словно звезды на небосводе. На левой руке шрамы – созвездие, которое я прочерчивала много ночей подряд. Художник, который все примечает. Это лучше, чем прекрасно. Это я.

– Это работа Женевьевы, – говорит он. – Она не была выставлена на продажу, и мне пришлось долго ее уговаривать. А потом я сказал ей, что картина для тебя. И впервые увидел Женевьеву смущенной, но она хотела, чтобы картина была у тебя.

– Спасибо, – говорю я, глубоко тронутая.

– Тебе есть где остановиться? – спрашивает он.

Я качаю головой, на глаза наворачиваются слезы.

– Подруга, которой можно позвонить? – спрашивает он, нервно переступая с ноги на ногу. Он не хочет, чтобы я превратилась в его проблему, но, чем больше вопросов он задает, тем больше вероятность того, что именно так все и обернется.

И снова я качаю головой.

– Значит, мы не можем просто взять и выбросить тебя на улицу. Это незаконно. Ты заплатила до конца месяца? – спрашивает он, и я киваю. – Вот и оставайся до конца месяца. А пока подыщешь другое место. Я скажу Бекки. И думаю, для вас обеих лучше не попадаться друг другу на глаза.

– Спасибо. – Я выдыхаю с облегчением.

Все вещи уложены, и я валюсь с ног от усталости. Не могу найти пижаму, так что сплю в нижнем белье. Прижимаю свой портрет к груди. Обновляю и обновляю электронную почту в надежде, что министр ответит мне.

– Привет, – говорит Тристан, появившись из ниоткуда и облокачиваясь на электрощит.