Она готова перечислить их, сразу видно. Ей не терпится сделать это. Должно быть, повторяла их мысленно, снова и снова, когда убиралась на кухне, разгружала посудомойку, бесконечно прокручивала их в голове, все мои чудовищные проступки.

– Доннахе пришлось соскребать тебя с дорожки между мусорными баками, когда ты включила сигнализацию и так напилась, что он буквально донес тебя до кровати на руках. А еще у тебя ночевала подруга. Думаешь, я не заметила?

– Она мне не подруга.

– Что ж, – она злобно смеется, раздувая ноздри, – тем хуже. Ты притащила в мой дом человека, который даже не друг тебе.

– В мой дом, – говорю я тихо.

– В договоре аренды четко сказано, что этого делать нельзя. Из уважения к личной жизни нашей семьи. Моей семьи. Мы не допустим, чтобы чужие люди бродили здесь в четыре утра.

Она выдерживает напряженную паузу, будто говорит «теперь ты в моих руках».

– Но мне некуда идти.

– Я даю тебе четыре недели, этого вполне достаточно, чтобы подыскать другое место. Если найдешь раньше, конечно же не надо ждать.

– Бекки, – говорю я в смятении. – Пожалуйста, я умоляю тебя. Я буду вести себя лучше, обещаю. Я должна остаться здесь. Это вопрос жизни и смерти. У меня есть цель. Я приехала сюда не просто так. А по веской причине.

– Ну да, чтобы работать с президентом Торговой палаты и министром юстиции, – говорит она язвительно. – Ври больше! И это я еще не упоминаю о том, что полиция приезжала, да не один, а два раза. Они решили, что ты ведешь себя очень подозрительно. Понятия не имею, что ты задумала – может, проникнуть в мой дом, пока меня нет, – но я этого не допущу, и, само собой разумеется, тебе строго запрещено даже приближаться к моим детям.

Я смотрю на Киллина, надеясь, что он не слышал, как она разговаривает со мной. Он уткнулся головой в мой телефон, играет в приложениях, которые я загрузила для него.

– Я только один раз включила сигнализацию, – говорю я, чувствуя, что вот-вот у меня начнется истерика. – Первый раз это была лиса. А второй раз я действительно свалилась в мусорные контейнеры, а третий раз виновата девушка, которая мне больше не подруга и никогда ею не будет. Мне очень стыдно за все это, но я никогда не пыталась пролезть в твой дом. Я легко могла бы доказать тебе это. Достаточно было бы посмотреть записи с камеры наблюдения, если бы ты не стерла их, чтобы прикрыть собственные грешки. И если честно, – продолжаю я дрожащим голосом, – я думаю, ты хочешь избавиться от меня потому, что я знаю, что ты сделала. Тебе невыносимо то, что мне это известно, и ты в ужасе, что я все расскажу.

– Что ты сказала? – шепчет она.

– Доннаха проверил записи с камер. Он сказал мне, что их стерли. Удивлялся, кто это сделал. Но какая разница, ему не нужно никакое видео, он верит мне.

– Уверена, так и есть, Аллегра. Уверена, ты умеешь убеждать людей. Меня ты тоже долго водила за нос. Я все выяснила, – шепчет она. Мне становится жутко. Ее симпатичное лицо перекошено в зловещей ухмылке.

– Что ты выяснила? – я окончательно сбита с толку.

– Твой маленький секрет, – шепчет она снова.

– Бекки, я понятия не имею, о чем ты говоришь, – но я слышу ложь в своем голосе. У меня действительно есть секрет, большой секрет, который я ношу в своем сердце каждый день. Секрет о моей маме, но почему он злит Бекки, ума не приложу. Пока я гадаю, как это связано с Бекки, она встает, быстро пересекает кухню и вдруг достает холст.