Изменить размер шрифта - +
Повторяет утешения, будто поет колыбельную.

 

– Как здесь мило, – говорит он, и я резко выхожу из своей апатии и вдруг вижу, что мы сидим на скамейке, и я совершенно не помню, как мы сюда добрались.

– Я каждый день обедаю здесь, – говорю я. – Хлеб с отрубями и сыр. Яблоко, грецкие орехи и термос с чаем.

– Правда? Здорово.

– Напомни, как ты сюда попал? – я поднимаю на него глаза, будто вижу впервые за сегодняшний вечер.

– Я был у здания правительства на протесте против закрытия почтовых отделений, но решил заскочить к тебе, на всякий случай…

– Какое совпадение, – говорю я, вытирая глаза.

– Полин посоветовала не вмешиваться, ты ведь теперь взрослая и можешь принимать решения самостоятельно. – Он смотрит на меня вопросительно: – Думаешь, мне не надо было вмешиваться?

Я качаю головой. Я рада, что он здесь.

– Ты знал, чем все закончится, ты знал лучше, чем я, – говорю я, и слезы снова текут ручьем. Я вытираю их резко, сердито, досадуя на себя.

– Мы, родители, всегда принимаем в расчет худший сценарий. Мы должны быть готовы к любому развитию событий, но каждый раз надеемся, что ошибаемся.

Внезапный звук клаксона заставляет меня вздрогнуть. Кто-то сигналит долго и настойчиво.

– Бернард! – кричат. – Бернард!

Я вытираю глаза и поднимаю лицо. Привлекательная женщина средних лет, блондинка в чудаковатых квадратных очках, высовывает голову из окна своего автомобиля, перекрывая движение, и упорно сигналит, с суровым, но озабоченным взглядом. Должно быть, я выгляжу жутко, потому что она бросает на меня один взгляд и кричит:

– Я сейчас припаркуюсь! – И уезжает.

– Это Бонни, – говорит он.

Несмотря на все, я не могу сдержать улыбку. И начинаю хохотать как помешанная.

– А теперь-то что? – спрашивает он, вдруг смутившись.

– Вот, значит, как, – говорю я медленно.

– Прекрати, Аллегра.

– Теперь все ясно как день.

– Прекрати, – говорит он, тоже улыбаясь.

– Почтовые отделения, значит, – говорю я, пальцами показывая кавычки, подмигивая ему и толкая в бок. – Нужно спасти почтовые отделения.

Он невольно смеется на мои подшучивания.

– Сколько человек пришли на протест? – спрашиваю я.

– А!

– Ну давай, говори.

– Двое.

– Вы вообще протестовали? – спрашиваю я.

– Мы пообедали в «Стивенс грин».

Мы оба хохочем.

– Но насчет почтовых отделений мы настроены крайне серьезно.

– Я тебе верю.

– Нам нравится общаться, – говорит он наконец.

– Что ж, это хорошо, – говорю я, – рада за тебя.

– Ну да. – Он смотрит куда угодно, только не на меня, он смущен.

Я перестаю улыбаться, меня вдруг осенило.

– Пап, сегодня не было никакого протеста, да? – спрашиваю я.

– Я хотел быть рядом с тобой, – говорит он. – Бонни предложила подвезти.

Зачем мне еще четверо, когда у меня есть один такой.

Я оглядываюсь и мысленно прощаюсь с этим видом, с этим местом, которое приняло меня со всеми моими надеждами. Пора домой.

 

Глава тридцать первая

 

Я сижу с папой дома, в Валентии, пью его значительно усовершенствованное домашнее пиво.

Быстрый переход