— Садитесь же, — сказал он, указывая на раскладное кресло, стоявшее перед его письменным столом. — Сигары перед вами. — Он весь светился радушием, словно отец, принимающий у себя старшего сына. — Я бы хотел, чтобы вы пробежали это донесение и поставили свою подпись. Место для нее оставлено.

Кастелани взял несколько листков бумаги и стал читать, шевеля губами и морщась, как бульдог. Несколько минут спустя он вскинул удивленные глаза на графа.

— Я сильно сомневаюсь, полковник, что нас атаковало сорок тысяч дикарей.

— Это как посмотреть, Кастелани. Ведь было темно. И никто не может точно сказать, сколько их там было на самом деле, — отвел возражение граф, лучезарно улыбаясь. — Конечно, это приблизительная цифра, но прошу вас, читайте дальше. Вы увидите, я сумел должным образом оценить ваши действия.

Майор снова погрузился в чтение и вдруг побледнел.

— Но, полковник, наши противники потеряли, судя по всему, сто двадцать шесть человек убитыми, а не двенадцать тысяч шестьсот.

— Ах, ну это просто описка, я исправлю цифру перед тем, как отсылать донесение в штаб.

— И вы ни словом не упомянули, что у противника есть бронеавтомобиль.

Тут граф впервые за время их разговора нахмурился.

— Какой бронеавтомобиль? Вы имеете в виду карету «скорой помощи»?

Альдо Белли твердо решил, что эпизод со странным автомобилем следует предать полному забвению. Никому чести он не прибавил, и в первую очередь ему самому. Только внес бы диссонанс в блистательно составленное донесение.

— Вполне естественно, что у противника есть какое-то подобие медицинской службы. О чем тут упоминать? Читайте дальше! Читайте! Вы увидите, мой дорогой, что я представляю вас к ордену.

Генерал де Боно собрал своих офицеров на ленч и одновременно на совещание, чтобы обсудить степень готовности экспедиционных сил к началу вторжения в эфиопские горы. Такие совещания происходили раз в неделю, и офицерам не составило труда понять, что в обмен на совершенно великолепный завтрак — ибо генеральский шеф-повар пользовался мировой славой — от них требуются доводы, которые помогли бы генералу изложить дуче причины отсрочки наступления. Офицеры полностью приняли правила этой игры, и некоторые их предложения носили, бесспорно, вдохновенный характер. Но теперь даже самая пылкая фантазия уже почти ничего не могла извлечь из истощенной почвы. Генерал медицинской службы решился на всякий случай диагностировать гонорею, подхваченную одним пехотинцем, как «подозрение на оспу», и написал замечательную устрашающую статью об угрозе эпидемии, однако генерал де Боно не был уверен, годится это или не годится. Остро чувствовалась необходимость в чем-то более убедительном. За ликерами и сигарами обсуждалась именно эта проблема, когда вдруг дверь столовой распахнулась и капитан Креспи быстрым шагом направился к генералу, восседавшему во главе стола. Лицо капитана горело, глаза метали молнии, и вообще он был так взволнован, что в комнате, где было полно весьма солидных и слегка опьяневших офицеров, повисло напряженное молчание.

Креспи протянул депешу генералу и, вместо того чтобы, как он и собирался, шепнуть генералу на ухо, выкрикнул с бешенством:

— Паяц!.. Паяц сделал это!

Генерал, встревоженный столь загадочным заявлением, развернул донесение и быстро пробежал его глазами, затем протянул офицеру, который сидел рядом с ним, и закрыл лицо обеими руками.

— Идиот! — простонал он.

Депеша переходила из рук в руки, за столом там и здесь начались возбужденные толки.

— Однако ж, как бы там ни было, ваше превосходительство, но это блистательная победа! — сказал пехотный офицер, и вдруг настроение в столовой резко изменилось.