— Граф уже успел убедить себя в этом. — Я не позволю, чтобы удача выскользнула у меня из рук. Я отказываюсь причитать, как перепуганная старуха. Это не в моем характере, Кастелани, я человек действия, конкретного действия. Леопардом обрушиться на врага — вот мой характер! Время разговоров кончилось, Кастелани. Настало время действовать.
— Как угодно, господин полковник.
— Это не мне угодно, Кастелани. Так повелевает бог войны, а я, как человек военный, ослушаться его не могу.
Ответить на это было нечего, майор молча посторонился, и граф, вскинув подбородок, вышел из палатки твердым, величественным шагом.
Ударные силы Кастелани готовы были выступить уже на рассвете. Пятьдесят военных транспортных грузовиков составили длинную колонну, и большую часть ночи майор провел, обдумывая походный порядок.
В конце концов он решил оставить одну роту на укрепленных позициях возле Колодцев Халди под командованием молодого капитана из приближенных графа. Все остальные должны были быстро проследовать к ущелью, захватить подступы к нему и с боем прокладывать себе дорогу вверх, в горы.
В голове колонны Кастелани поставил пять грузовиков с пехотой, следом за ними — несколько пулеметных взводов, которые он мог ввести в бой за считанные минуты. За ними — еще двадцать грузовиков с пехотой — десять из них должны были замыкать колонну. Полевой артиллерией он решил командовать лично.
В случае если колонна попадет в настоящую передрягу, он надеялся, что пехота даст ему время, необходимое для того, чтобы развернуть минометы для боя. У Кастелани не было твердой уверенности, что под спасительным прикрытием этого оружия он сумеет вывести колонну в случае непредвиденной опасности, в которую ее ввергнет новообретенная храбрость графа и его хвастливое стремление к воинской славе. Да, он не был уверен в этом полностью.
Водители и солдаты расположились на земле возле грузовиков, они сняли каски, расстегнули мундиры и лежали, покуривая. Кастелани откинул голову назад, набрал в легкие воздуха и издал крик, который прогремел и, казалось, отразился эхом от высокого ясного неба пустыни; «Становись!»
Расположившиеся на отдых люди лихорадочно засуетились, они хватали оружие, приводили в порядок свою форму и строились в шеренги возле грузовиков.
— Дети мои, — заговорил Альдо Белли, прохаживаясь вдоль строя. — Храбрые мои сыновья…
Граф смотрел на них, но было ясно, что он не видит своих «храбрых сыновей» в криво застегнутых мундирах, с небритыми подбородками и торопливо затушенными сигаретами, торчавшими из-за уха чуть ли не у каждого. Он расчувствовался, зрение его затуманилось, воображение одело «детей» в кованые латы и шлемы с плюмажами из конского волоса.
— Жаждете ли вы крови? — спросил он и засмеялся звонким беспечным смехом, откинув назад голову. — Я предоставлю ее вам ведрами!.. Сегодня вы напьетесь ею досыта.
Те, кто слышал его слова, мрачно переглянулись. Абсолютное большинство предпочитало кьянти.
Граф остановился перед тщедушным пехотинцем, которому не было и двадцати. Из-под каски у него выбивались спутанные темные волосы.
— Сынок, — провозгласил граф, и юноша опустил голову и неловко усмехнулся, — сегодня мы сделаем из тебя настоящего воина!
Он обнял мальчишку, потом отстранил его на расстояние вытянутой руки и внимательно посмотрел ему в лицо.
— Италия отдает войне цвет нации, и самые молодые, и самые знатные — все кладут свои жизни на алтарь войны.
Скованная улыбка на лице паренька сменилась выражением настоящего испуга.
— Пой же, дитя мое, пой! — крикнул граф и сам затянул «Ла Джовинеццу» звучным баритоном.
Солдат неуверенно подхватил. |