Они увидели друг в друге то беспокойство, которое всегда бросало их во все новые и новые приключения, которое не давало им подолгу задерживаться на одном месте, на одной службе, не позволяло нигде пустить корни, и не было у них ни детей, ни собственности, и ничто не мешало впутываться в новые авантюры и бросать их без угрызений совести и сожалений. Они всегда шли вперед и не оглядывались назад.

Немного узнав друг друга, они прониклись взаимным уважением. К середине обеда они уже не испытывали презрения к тем чертам, которые отличали их друг от друга. Не называли даже про себя другого «янки» или «лайми», но это вовсе не означало, что Джейк готов был принять от Гарета любой чек или что Гарет перестал строить планы насчет приобретения пяти бронемашин.

Наконец Гарет допил последние капли бренди из своего коньячного бокала и взглянул на карманные часы.

— Девять. В постельку слишком рано. Что мы будем делать теперь?

Джейк предложил:

— У мадам Сесиль появились две новые девочки. Прибыли с почтовым пароходом.

Гарет отмел предложение с ходу.

— Может, попозже, а то сразу после обеда… У меня сердце прихватывает. А как насчет пару раз переброситься в картишки? В клубе обычно бывает приличная игра.

— А как мы туда попадем? Мы же не члены этого клуба.

— Здесь существует договоренность об обмене с моим лондонским клубом. Записывайся и ты, а?

Они играли полтора часа. Джейк наслаждался игрой. Ему нравилась атмосфера клуба, обычно ему приходилось играть в куда менее полезных для здоровья условиях — в задней комнате бара, в машинном отделении позади главного котла на перевернутом ящике из-под фруктов, в каком-нибудь, портовом пакгаузе.

Это была тихая комната, задрапированная бархатными занавесями, которые сливались с темными деревянными панелями; она была украшена картинами, писанными маслом в приглушенных тонах, и охотничьими трофеями — гривастыми львиными шкурами, головами буйволов со скорбно опущенными огромными острыми рогами. И те и другие пристально смотрели со стен на игроков своими стеклянными глазами.

От трех биллиардных столов доносилось тихое постукивание шаров из слоновой кости, которые гоняли человек шесть игроков, наклонившихся над тяжелыми, покрытыми зеленым сукном столами. Сняв на время игры смокинги, они оставались во фрачных рубашках и подтяжках, на всех были черные галстуки и черные брюки.

На трех столах играли в бридж, оттуда слышались голоса, называвшие ставки негромко, в изысканной манере британского высшего класса. Все игроки были одеты, как говорил про себя Джейк, под пингвинов — черное с белым и черная «бабочка».

Между столами неслышно двигались босые официанты в белых рубахах до щиколоток и высоких фесках; словно служители, совершающие какой-то древний обряд, они разносили подносы с искрящимися хрустальными бокалами.

В комнате был лишь один стол для покера — огромное сооружение из тикового дерева с вделанными в столешницу медными пепельницами, с углублениями для разноцветных фишек слоновой кости и подставками для стаканов. За столом сидело пятеро, и только Джейк был не в вечернем костюме, трое же новых знакомых были прожженными картежниками, такими, что Джейк с дорогой душой запер бы их в тюрьму и тем доставил бы себе неизъяснимое удовольствие.

Среди них был несовершеннолетний британский пэр, баронет, решивший здесь, в Африке, изведать прелести дикой жизни. Он недавно вернулся из внутренних областей страны, там его почтительно оберегал белый охотник, не выпускавший из рук крупнокалиберную винтовку, пока пэр изволил разить наповал несметное количество буйволов, львов и носорогов. Этот джентльмен страдал нервным тиком; как только на руках у него оказывались три карты одной масти или кое-что получше, правый глаз его начинал дергаться. Однако, несмотря на этот недостаток, он был единственным, кроме Джейка, кто выигрывал, поскольку карта шла ему прекрасная.