— Иду к «Коршуну», — сказал Луконин и возвратился к локатору.

Теперь он со штурманом выискивал на развертке, где может находиться «Коршун». Одна точка выделялась среди других. Расстояние между судами постоянно менялись, но не быстро, все они держали носом на волну. Но эта точка слишком быстро скользила между другими, ход ее шел по буре, а не против бури.

— Потерял управление, — уверенно оценил положение штурман, и Луконин согласился с ним.

Радист «Резвого» непрерывно звал в эфире «Коршуна», но прошло немало времени, пока терпящий бедствие траулер откликнулся: Теперь Луконин знал, куда идти. Он кратко поговорил с Никишиным. Команда, измученная безуспешными попытками откачать воду из трюмов, готовилась покинуть медленно погружавшееся, потерявшее управление судно. Луконин с полминуты молчал, прежде чем послал в эфир просьбу продержаться до его прихода, имея наготове все спасательные средства. Он постарается подойти поскорее, сколько позволит ураган…

Луконин уже не менял галсы, «Резвый» шел лагом к буре. Волны и ветер валили спасатель направо, но скорость снова возросла. Луконин приказал, кроме ходовых огней, засветить все люстры и прожекторы. Сияние брызнуло на беснующийся океан, отразилось от темных, стремительно несущихся туч. Луконин знал, что если волны и поглотят свет палубных люстр, то сияние прожекторов, озарявших мрачное небо, будет видно издалека. И последний десяток миль, отделявшие его от «Коршуна», Луконин так и промчался — клубком сияния в черной ночи циклона. А затем он стал спускать прожекторы, устремленные в тучи. Траулер был где-то рядом, надо не извещать о прибытии, а искать его среди волн.

Вскоре стал виден «Коршун». На ботдеке толпились люди в спасательных поясах и нагрудниках. Среди них выделялся высокий Никишин. Траулер казался неповрежденным, его можно было бы взять на буксир до успокоения океана, а после мощными помпами спасателя откачать воду и, когда он поднимется, освободить винт от намотки. Но через низко осевшую палубу проносились такие волны, судно так немилосердно мотало, что Луконин отказался от этого плана. Линеметом не сложно забросить на «Коршун» буксирный трос, но закреплять его пришлось бы в слишком трудных условиях.

Никишин, держа мегафон, пытался связаться с Лукониным, вышедшим на мостик. Буря гасила крики. Луконин пригласил капитана траулера к «караваннику». Из радиорубок можно было переговариваться сносно. Никишин согласился, что брать на буксир траулер пока невозможно и что с переброской рукавов от помп спасателя тоже лучше погодить. Они еще поборются, вспомогачи работают, собственные помпы траулера воду тянут слабовато, но без перебоев. Зато Никишин просил забрать с траулера, всех, кроме старпома, второго штурмана и работников механослужбы. И хотя переброска людей была сейчас операцией не менее сложной, чем буксировка, в голосе Никишина слышалось такое волнение, он, видимо, так страшился, что Луконин, увидев траулер на плаву, откажется рисковать, что Луконин сказал только:

— Попробуем, товарищ Никишин!

Он снова вышел на мостик, приложил к глазам бинокль. Рассуждая хладнокровно, он мог и погодить, траулер оседал, но немедленная гибель не грозила — потом, на берегу, строгие эксперты, возможно, укажут, что он решился на риск, не оправданный обстоятельствами. Луконин понимал Никишина. На траулере измученные люди несколько часов провели под гнетущим ужасом смерти. Никишин оставался сам, оставлял всех, кто нужен для продолжения борьбы за существование судна, большего не потребовать. Тех, кто не был настоятельно необходим на траулере, надо было принять на спасатель.