Но сейчас он безошибочно понимал, что нужно именно такое нарушение правил. Теперь люди, оставшиеся на траулере, работали уверенно. Рядом находился могучий друг, его бросало, как и их траулер, с борта на борт, но его машины надежно противоборствуют буре, на палубах его герметизированные шлюпки, плоты, спасательные круги, крюки для подтягивания плавающих предметов — такой друг быстро вызволит из пучины, гигантские его прожекторы соринку высветят в волнах, не то что человека. А на мостике спасателя стоит его капитан, спокойный, в черном плаще, в форменной фуражке — и чихать ему на бурю!

И Луконин знал, что когда Никишин выскакивает и кричит в мегафон то, что безопаснее передать бы по радио, то он делает это затем, чтоб убедиться: Луконин тут, он не прячется в недрах своего корабля, он не собирается поддаваться урагану — и будет стоять здесь, уверенный и неподвижный, пока они, с новой энергией борющиеся с проникшей в трюмы водой, не выскочат наружу и не прокричат ему, что наша взяла и полузатонувший корабль поднимает над водой, а не опускает свои мачты.

Час шел за часом, а Луконин продолжал стоять на мостике. Бурная ночь перешла в бурный рассвет, бурный рассвет превратился в стихающее утро. Ураган умчался восточнее, на Норвегию и Мурман. Волнение, поднятое в океане, начало смиряться.

И тогда «Резвый», дрейфовавший около траулера, снова приблизился к нему. На палубу «Коршуна» полетела выброска, к ней были привязаны рукава осушительных насосов. На палубе спасателя показался водолаз в снаряжении — спускаться под кормовой подзор к плененному винту. Механики аварийной службы потащили наверх инструменты, аппараты и материалы и выстроились вдоль фальшборта — переходить на «Коршун» и заделывать там пробоины и щели, какие найдут.

18

Запад, север и юг пропадали во тьме, на востоке светлело. В неподвижном воздухе — всего час назад он грохотал — стояла умиротворенная тишина. И море снова стало обычно темным, по нему ходили обычные волны, оно тихо накатывалось на борт, тихо плескалось. С юга, сверкая огнями, приближался «Тунец». Карпович с Шарутиным вышли на мостик, Краснов — шла к концу его вахта — осматривал в бинокль море. На палубе громоздилась горка буев с номером погибшего траулера. «Бирюза» шла не на сближение с плавбазой, а в сторону от нее.

— Новые добавились? — Карнович показал на буи.

— Новые, — Краснов со вздохом опустил бинокль. — Увидим где-нибудь, идем на него. Но все — пустые…

— И сейчас идете на буй, Ильи Матвеевич?

— Связочка из трех штук в полумиле на норде.

Карнович взял у старпома бинокль и долго вглядывался в связку из трех шаров, колышущуюся на воде.

— Пустые, конечно, — сказал он хмуро. — Но все, что осталось от «Ладоги», нужно подобрать и просмотреть. Все море проверить!

«Тунец» был уже совсем близко, а с юга и востока выкатывались дымки приближающихся траулеров, с каждой минутой их становилось больше. Весь рыбацкий флот, как стало возможно, поспешил в район гибели товарища. Краснов подвел «Бирюзу» правым бортом к связке буев. Степан с багром наклонился над фальшбортом, зацепил связку, подтянул ее и, обернувшись к рубке, закричал:

— Человек за бортом! — Он снова наклонился над связкой, Кузьма энергично помогал тянуть буи. — Два человека! — закричал Степан. — Узнаю Шмыгова.

Через минуту связка была извлечена и опущена на палубу. Костя, привязанный к буям сизальским концом, лежал, широко раскинув руки. Шмыгов держался за связку одной левой рукой, но так крепко, что Степан с Колуном еле разогнули его пальцы.