В ту субботу Фрэнк и Селена впервые увидели Аниту после трансплантации роговицы. Девочке только что сняли повязку, которую она носила три дня. По словам врача, операция прошла успешно, и он надеялся, что клетки приживутся хорошо. Обычно Анита встречала гостей в шортах или брюках, но на этот раз вышла в сшитом Летисией праздничном платье.

– Мне приходится носить очки и нельзя тереть глаза. В сентябре я пойду в школу. В обычную, не для слепых, – сказала Анита.

– Наша девочка пойдет в четвертый класс – из-за возраста, но она вполне подготовлена и к пятому, – добавил Самуил.

– Сейчас я вижу нечетко, но потом зрение улучшится, – сказала Анита и вместе с Пако отправилась на кухню помогать Летисии.

Ни Самуил, ни Летисия не сообщили Аните о судьбе матери, потому что всякий раз не могли найти нужных слов. Из-за этого они записались к специалистке по психологическим травмам у детей, которая приезжала на дом два раза в неделю. Она говорила по-испански, так как еще в юности эмигрировала из Мексики, и понимала, что в таких случаях «зум» использовать нельзя. Поначалу Анита не хотела с ней разговаривать, как будто знала, что она вестница несчастья, но после трех-четырех сеансов освоилась. Психологу пришла в голову мысль, что нужно привезти из Сальвадора бабушку, чтобы она помогла рассказать правду.

Фрэнк сделал визу для Эдувихис меньше чем за сутки благодаря своему другу Филу Доэрти. Бабушка впервые отправилась в столь долгое путешествие. Она приехала с тремя огромными чемоданами, набитыми подарками: кофе, тамариндовыми конфетами, сырами и даже жареной курицей, купленной в аэропорту перед посадкой. Лола прислала бутылку чапарро, традиционного домашнего напитка из кукурузы и сахара, – Эдувихис провезла его через границу контрабандой. Тита Эду поселилась в одной из комнат дам легкого поведения, которую заботливо приготовила Летисия, и целую неделю баловала внучку, прежде чем осторожно рассказать об ужасной смерти матери.

Анита, казалось, восприняла эту новость стойко, но держалась, лишь пока Тита Эду не вернулась в Сальвадор. Нечеловеческим усилием девочка обуздывала боль, чтобы бабушка могла спокойно уехать, и только потом дала выход эмоциям. Анита прошла через тяжелый период: приступы рыданий чередовались со вспышками ярости, она била посуду, часами где-то пряталась вместе с собакой, вновь стала мочить постель, но терапия, постоянное общество Пако и терпеливое внимание Самуила и Летисии помогли ей постепенно принять потерю. Анита прилепилась к Летисии, ходила за ней по пятам и спала, сжимая ее руку, с куклой Диди на подушке. Тете пришлось смириться с тем, что Пако тоже спит с ними, – ей надоело прогонять пса: тот всякий раз немного выжидал, а когда понимал, что опасность миновала, подбирался к Аните и сворачивался калачиком рядом. Через несколько месяцев истерики стали реже, а вскоре совсем прекратились.

Как-то вечером в этот тяжелый период Самуил объявил Аните и Летисии, что должен сказать кое-что важное. Он позвал их в свое святилище – музыкальный кабинет, где они расположились тесным кружком с Пако в ногах, в мягком свете расписных стеклянных ламп от Тиффани, среди прекрасных музыкальных инструментов, собранных Самуилом. Он редко говорил о себе и был очень замкнутым человеком: делился сокровенными мыслями и воспоминаниями только с любимой Надин, но за несколько недель, наполненных страданиями Аниты, он стал воспринимать ее горе как свое. Слезы девочки положили конец его легендарному хладнокровию. В тот памятный день Самуил начал говорить нерешительно, но вскоре плотина, сдерживавшая его давние печали, прорвалась, и он рассказал все, о чем так долго молчал. Самуил поведал о своем несчастном детстве, о потере семьи, изгнании на чужбину, где он был одиноким и напуганным сиротой, пока в его жизни не появились Люк и Лидия Эванс, давшие ему заботу и любовь.