— Счастливый ты… — Кропоткин не выдержал и длинно вздохнул. — А мне папа никогда книжек не дарит, говорит, чтобы я почаще в библиотеку ходил.

— Чего толку туда ходить, если там ничего интересного нет? Я в прошлом году встал в очередь на «Пятнадцатилетнего капитана», так дедушка Артём мне его уже подарил, а в библиотеке моя очередь так и не подошла, — сообщил Минька. — Слушай, Слав, а хочешь, я тебе буду свои книжки давать почитать? — от неожиданно пришедшей в голову идеи Минька даже остановился.

— А тебе мама с папой разрешат? — в голосе Славика забрезжила надежда.

— А почему же нет? Конечно разрешат, они у меня знаешь какие! — лицо Шелестова просияло. — Вот как только они придут с работы, я им сразу и скажу… — мечтательно протянул он. — Ты прочитаешь все-все мои книжки, а потом мы с тобой будем играть в капитана Немо и в красных дьяволят… Ой! — внезапно вспомнив о чём-то, Минька побледнел. — А сколько сейчас времени?

— Откуда же я знаю? — в глазах Кропоткина плеснулся испуг. — Минь, а мы с тобой не опоздали?

— Дяденька, дяденька! А сколько сейчас времени? — забеспокоившись, Минька подбежал к первому попавшемуся прохожему, на руке которого красовался кожаный ремешок.

— Времени? Сейчас посмотрим, — подслеповатый гражданин в толстых очках поднес руку к самому носу и прищурился. — А времени у нас, мальчики, без десяти минут три.

— Сколько-сколько?! — в один голос вскрикнули мальчишки.

— Без десяти минут… — прохожий замялся, — два. Без десяти минут два, простите, ошибся, — опустив руку, он зашагал дальше, а Минька и Славик снова подхватили тяжёлые пачки старых газет и, пока не поздно, побежали к школе спасать свое звено.

* * *

Плаксивый ноябрь семьдесят пятого выжимал над Москвой тёмные студенистые облака, и, расползаясь по стёклам кривенькими дорожками, толстые каплюшки сплетались между собой в размытые водяные узлы. Рыдая, ноябрь ронял с карнизов горючие осенние слёзы и, швыряя по ветру мелкие холодные брызги, срывал с деревьев жалкие клочья последней бурой листвы. Подхваченные колёсами автомобилей, листья быстро вертелись по кругу и размазывались по мостовой жидкой кашей, похожей на заветревшее селёдочное масло.

Стоя за столиком убогой полутёмной пивнушки, Берестов прихлёбывал из тяжёлой литровой кружки разбавленное водой пиво и, с апатией поглядывая в окно, вяло жевал губами. Небритый, с приличной плешью на голове, белым блином выделяющейся на фоне тёмных немытых волос, с оттопыренной, как у телка, нижней губой и обломанными грязными ногтями, он напоминал карикатуру на самого себя.

Роскошный светлый плащ, купленный три года назад в дорогом бутике Америки, был настолько засален и заляпан, что напоминал рабочую одежду, сшитую смеха ради на модный фасон. Стёсанные жёстким наждаком городских тротуаров, набойки добротных остроносых ботинок истончились, и слои наборных каблуков топорщились мелкими заусенцами измочаленной кожи. Длинные расклешённые штанины шерстяных брюк, когда-то идеально отутюженные, лежали мокрой гармошкой на нечищеных ботинках, а вокруг шеи, поверх засаленного воротника плаща, словно напоминание о былой роскошной жизни, болталось длинное шёлковое кашне, края которого то и дело окунались в одну из пивных кружек.

— Слышь, Берестов, а правду говорят, что перед тем, как стать грузчиком в овощном, ты был генеральским зятем? — грохнув днищем пивной кружки о стол, высокий светловолосый мужчина с роскошным, по-гусарски вьющимся чубом с любопытством взглянул на Юрия.