Доски с «Вейджера» служили столами, а бочонки – стульями. У Балкли была отдельная спальня, а также место у очага, где он мог читать свою заветную книгу «Образец христианина, или Трактат о подражании Иисусу Христу», спасенную с корабля. «Провидение сделало ее средством моего утешения», – отметил он. В своем новом убежище Балкли мог регулярно вести записи – ритуал, поддерживавший его умственную активность и защищавший какую-то часть его прежнего «я» от опустошающего мира. Кроме того, он обнаружил бортовой журнал штурмана Кларка разорванным на куски – еще один знак того, что кто-то был полон решимости уничтожить доказательства любых человеческих ошибок, которые могли привести к крушению. Балкли поклялся чрезвычайно «тщательно записывать события каждого дня», чтобы обеспечить «достоверное изложение фактов».

По свидетельству Байрона, другие моряки тоже сооружали «прелюбопытные жилища» – палатки, навесы и крытые соломой хижины, – хотя и не такие большие, как у Балкли.

То ли в силу приверженности давней классовой и социальной иерархии, то ли из стремления к привычному порядку моряки разбились на группки, как на корабле. Чип вновь делил хлеб с ближайшими союзниками, за ним присматривал стюард Пластоу. Балкли делил кров преимущественно с Камминсом и другими уорент-офицерами.

Байрон жил в убежище со своими товарищами-гардемаринами – Козенсом, Кэмпбеллом и Исааком Моррисом. Капитан морской пехоты Роберт Пембертон обосновался рядом с другими армейскими. Моряки, в том числе Джон Джонс и Джон Дак, жили общиной. Напарник плотника Митчелл и его банда головорезов тоже держались вместе.

В результате, как заметил Байрон, сложилась «своего рода деревня» с одной улицей. Балкли с гордостью писал: «Обозревая наш новый городок, мы обнаруживаем, что в нем не менее восемнадцати домов». В одной из палаток устроили больницу. В опустевшие бочки собирали дождевую воду. Некоторые пошили из спасенной с «Вейджера» ткани одежду. Костер горел постоянно – не только для обогрева и приготовления пищи, но и, пусть и крайне малой, вероятности, что дым заметят с проходящего мимо корабля. Выброшенный на берег колокол «Вейджера» звонил так же, как и на корабле, – сигнализируя о трапезе или собрании.

Ночью некоторые мужчины сидели у костра, слушая, как старые морские волки травят байки о мире, который канул в Лету. Джон Джонс признался, что, несмотря на то что вдохновенно призывал команду спасти «Вейджер», он был уверен: моряки обречены. Возможно, спасение – это настоящее чудо.

Среди прочего удалось спасти несколько книг. У капитана Чипа был потрепанный экземпляр повести морского офицера сэра Джона Нарборо о его британской экспедиции в Патагонию между 1669 и 1671 годами, и Байрон, отправляясь в приключение, еще полный надежд и волнения, его позаимствовал.

Потерпевшие кораблекрушение давали имена всему, что видели, как бы присваивая земли. Так, залив перед своим пляжем они окрестили заливом Чипа. Возвышающуюся над их деревней вершину, ту самую, куда взбирался Байрон, – горой Несчастья. Самая большая гора позже стала известна как гора Ансон. Свой новый дом моряки назвали в честь дома старого – остров Вейджер.

* * *

Увы, уже через пару недель голод вновь вонзил свои острые зубы в потерпевших кораблекрушение. Не осталось ни одного моллюска, ни единой ниточки водорослей, экспедиции на затонувший корабль не приносили ничего, кроме усталости. Дневники и журналы пестрели записями наподобие этой: «Охота весь день в поисках еды… ночные скитания за едой… полностью истощенны из-за недостатка еды… не вкушали ни куска хлеба, ни какой-нибудь еще здоровой пищи в течение столь долгого времени… голодные позывы…»

Байрон понял, что, в отличие от потерпевшего кораблекрушение одинокого Александра Селькирка, вдохновившего «Робинзона Крузо», ему придется иметь дело с самыми непредсказуемыми и непостоянными во всем мире существами – отчаявшимися людьми.