|
Нужно было пройти под аркадами до «Таверны», пересечь улицу и опять нырнуть под аркады. Они окружали два больших квартала, застроенных зданиями вроде казино в стиле тридцатых годов, такие встречаются в Париже на окраине семнадцатого округа и на бульваре Гувьон-Сен-Сир, ну и, конечно, в Диксмюде, Изере и на Сомме. Называлась чайная — «Регана», и аркады защищали ее от солнца. Чувствовалось, что раньше здесь было посетителей в избытке, но «Таверна» вскоре затмила чайную. Мы садились за столик в самой глубине зала. Кассирша, коротко стриженная брюнетка по имени Клод, дружила с Ивонной. Она подсаживалась к нам. Ивонна расспрашивала ее о людях, имена которых я уже знал из их разговоров с Мейнтом. Да, Рози получила от отца в наследство гостиницу в Ла-Глюза, а Паоло Эрвье работает в магазине антиквариата. Пемпин Лаворель по-прежнему гоняет на машине как бешеный. Он недавно купил «ягуар». Клод Брюн уехал в Алжир, «Йе-йе» неизвестно куда подевалась…
— Ну, а как идут твои дела в Женеве? — спрашивала Клод. — Да ты знаешь, неплохо… неплохо… — рассеянно отвечала Ивонна. — Ты остановилась у дяди? — Нет, в «Эрмитаже». — В «Эрмитаже»? — спросила Клод с иронической улыбкой. — Приходи посмотреть наш номер, — приглашала Ивонна, — забавное зрелище. — Да, я с удовольствием зайду к вам… Как-нибудь. Она выпивала с нами бокал вина. Огромный зал «Реганы» был пуст. На стене рядом с нами квадратами ложился солнечный свет. А на стене за темной деревянной стойкой были нарисованы озеро и горы. — Сюда теперь почти никто не заходит, — замечала Ивонна. — Одни старики, — отвечала Клод с неловким смешком. — Не то что раньше, да? Ивонна тоже пыталась рассмеяться. Потом обе долго молчали, Клод рассматривала свои коротко обрезанные ногти с оранжевым лаком. Больше им не о чем было говорить. Мне очень хотелось расспросить: «Кто такая Рози? Кто такой Паоло Эрвье? Давно ли Ивонна знакома с Клод? Какой была Ивонна в шестнадцать лет? Какой раньше была чайная «Регана»?» Но их обеих эта тема больше не занимала. По-настоящему один я интересовался драгоценным прошлым двух француженок. Клод провожала нас до дверей, и Ивонна целовала ее на прощание. Она еще раз приглашала: — Приходи в «Эрмитаж», когда захочешь. Посмотришь наш номер… — Хорошо, как-нибудь вечерком. Но так и не пришла. Кроме Клод и дяди, у Ивонны, кажется, никого в городе не осталось, и я удивлялся, как быстро человек отрывается от корней даже тогда, когда они у него, к счастью, есть. Номера в роскошном отеле производят впечатление в первые дни, но вскоре их стены и темная мебель наводят ту же тоску, что и в обычной гостинице. Надоевший комфорт, сладковатый запах в коридорах — я до сих пор не знаю, чем там пахнет, но, по-моему, это запах тревоги, неприкаянности, искусственности, чужого жилья. Он сопутствует мне всю жизнь. Вестибюли гостиниц, где мой отец назначал мне свидания, с их зеркалами и мрамором, были всегда для меня залами ожидания. В самом деле, чего же я там ждал? Запах затрепанных паспортов. Но мы не всегда ночевали в гостинице. Раза два в неделю Мейнт просил нас переночевать у него. Иногда он отлучался куда-то на ночь и просил меня подходить к телефону и записывать, кто звонил и что передать. Он сразу же предупредил, что позвонить ему могут в любое время, но не объяснил, что это за таинственные звонки. Он жил в доме, доставшемся ему от родителей, в богатом квартале неподалеку от бульвара Карабасель. В конце проспекта д'Альбиньи первый поворот налево за префектурой. |
