– Именно так! – усмехнулась Тереза. – И даже еще хуже. А теперь скажите мне, Реджина: Рандольф Кирк держал где-нибудь в колледже свою личную записную книжку с адресами? Вы ничего похожего не находили?

Повисла пауза. Тереза правильно запомнила ее имя, но, очевидно, этого было недостаточно. Требовалось проявить почтение, но сейчас на это не хватало времени.

– Нет. Значит, это не частный звонок?

– А карманный ежедневник? Вы не замечали – он пользовался чем-то подобным? Может, электронным органайзером?

На другом конце линии послышался длинный вздох.

– Вы явно провели в обществе Рандольфа слишком мало времени, чтобы составить подлинное представление об этом человеке. Он вообще не умел обращаться с техникой. Я бы не оставила его наедине даже с тостером.

– Черт! Значит, вы хотите сказать, что он держал все у себя в голове?

– Какое там "все"! Он никого здесь не знал.

И все-таки знал. Должен был знать. Он кому-то позвонил, и карусель закрутилась. Впрочем, все уже и так назрело. Единственное, что она сделала, – это ускорила ход событий, немного подтолкнула машину. И все-таки он позвонил.

Она бросила трубку, хотя Реджина Моррисон, к ее изумлению, вроде как приглашала ее на ужин.

– Ну что за народ! – воскликнула Тереза.

Она вернулась и уставилась на труп Рандольфа Кирка, мечтая хотя бы на минуту его оживить и задать несколько простых вопросов.

Мысленно она вновь находилась в кабинете Кирка, наблюдая, как он чистит нос отвратительным обрывком ткани.

– Сопливый Нос, Сопливый Нос, – прошептала она, не сомневаясь, что Монашек уже готов вызвать бригаду из психбольницы. – Никогда в жизни у меня не было такого носового платка – даже в самый разгар эпидемии гриппа. Даже...

Монашек не сводил с нее глаз.

– Ты не уйдешь из этой комнаты, – предупредил он. – Клянусь, я запру дверь, я запеленаю тебя бинтами, я...

– Боже мой! – ахнула Тереза, вновь его озадачив. И одарила блаженной улыбкой.

– Ну пожалуйста... – заныл он.

– Его одежда, Сильвио. Мне нужна его одежда. И сейчас же!

Они уже одеты и выходят из этого помещения на холод, в пещеры. Его ноги словно налились свинцом и совершенно не слушаются. Ей приходится помогать Нику, чтобы, спотыкаясь, он мог брести по загадочным лабиринтам, по кругам света, отбрасываемым свисающими с потолка редкими лампочками.

– Оставайся в тени, – говорит Миранда. – Пока я тебе не скажу.

Они входят в еще одну комнату, и тут она обнимает его и увлекает в темноту, к стене. Ник помнит этот большой, хорошо освещенный зал. Теперь он замечает, что в центре стоит стол, весь покрытый пылью, окруженный шаткими стульями числом не менее двенадцати. На одном конце, перед самым большим стулом с высокой спинкой, лежит древний жезл. Как же называла его Тереза Лупо? Ах да, тирс. Рядом с ним находится знакомая маскарадная маска с разверстым ртом и свисающими косичками – мертвый тотем, ожидающий, когда его реанимируют.

Росписи на стенах вызывают в памяти вчерашние воспоминания. Картина за картиной, блондинка за блондинкой с волосами того же сияющего оттенка, как сейчас у Миранды. Сюзи Джулиус и Элеанор Джеймисон, молодые и невинные, имеются в объектив, думая, что будут жить вечно. Они бродят по комнате, словно близнецы-призраки, их сияющие глаза кажутся всевидящими.

Миранда Джулиус выходит на свет, поднимает жезл и машет им в воздухе. В желтом свете танцуют частички пыли. Ноздри Ника щекочет тошнотворно-сладкий запах древнего фенхеля.

Вернув на место жезл, она поворачивается и смотрит на Ника.