— Да, но она же менялась! — удивился я.

— Судороги, не более того.

— Не хилые судороги, я чуть струны не порвал от ужаса, — сказал Саша.

— А я обрел возможность говорить тонким и визгливым голосом, — дополнил я.

— Бывает, — пожал плечами «Тараторкин», — Вы согласны сделать мне такое одолжение?

— По мне, так все равно — я и играть то не умею. Единственное, если запою невзначай — но тогда любой человек не только эпилепсией заболеет, но и вообще впадет в кому. Так что я согласен без каких-то вариантов, — проговорил я, ободренный пивом, успокоенный странной логикой Джеффа.

— Конечно, конечно, — кивнул головой старпом, чьего решения дожидался нависший над барной стойкой хозяин гостиницы. — Я буду играть исключительно русские наигрыши. Современные. Чижа, там, Воскресенье или БГ, на худой конец.

Эти имена ничего не говорили нашему валлийскому собеседнику, но он удовлетворенно кивнул одним подбородком. Это у него очень ловко получилось.

— Что ж, не буду Вам мешать. Приятного Вам вечера, спасибо за познавательный разговор.

Джефф ушел, невозмутимый, Кэтрин затерялась где-то в недрах отеля. Может быть, ей уже одевали смирительную рубашку, а может общество придурков из передачи «Скрытая камера» уже вовсю потешались над снятыми кадрами.

— Ну, что, Саша, шоу не для слабонервных? — разорвал я паузу над пустыми пивными бокалами.

— Да я, собственно говоря, ничего толком-то и не увидел, так что особых воспоминаний не осталось.

— Странно тут все. В первой гостинице — мерзкий карлик на тележке, у Лари — сам Лари, здесь — «Раскольников» с кровавыми руками, отсутствие зеркал, дохлые птицы под окнами, официантка, страдающая запорами, простите — эпилепсией. Чертовщина какая-то. Вроде бы и надо это дело обсудить — а и говорить не о чем. Надо поспать — и все пройдет, — подвел итог сегодняшним приключениям я.

— Алягер ком алягер, — вздохнул старпом, отставляя гитару.

— Моментально. В море, — добавил я.

30

Сначала раздался телефонный звонок. Я, малость невыспавшийся, поднял трубку и сказал по-русски:

— Але?

В ответ мне раздался тяжелый вздох, как обычно вздыхают в гробах мертвецы перед открытием охоты. Сон мой это, тем не менее, не могло потревожить.

Я ответил вздоху:

— Дура ты, Катька!

И, вернув трубку телефону, завалился в сладкую дремоту. Часы показывали начало второго.

Спится хорошо, когда сны не терзают совесть. А совесть моя имела прескверную привычку всегда находить событие, выдернутое из моей жизни, которое мне не хочется вспоминать. Жизнь моя, иль ты приснилась мне?

Мой собеседник, очень убедительно мне снившийся, вошел в дверь моего номера (или сквозь дверь) и прямо с порога спросил, не размениваясь на всякие там приветствия и пожатия рук:

— Слушай, и тебе не стыдно?

Я сразу ответил, как прилежно выучивший урок ученик:

— Очень стыдно.