|
Но ведь если по правде, это буду не я, это все туфли! Возьмут и помчатся по улицам как бешеные, раз-два-за угол, раз-два-обратно! Вот как! Сэндерсона оглушило это красноречие. Поток слов захватил его и понес; он поглубже засунул ноги в туфли, пошевелил пальцами, повертел ступней, вытянул ногу в подъеме. В открытую дверь задувал ветерок, и мистер Сэндерсон тихонько покачивался, подставляя ноги под его свежее дуновение. Туфли неслышно тонули в мягком ковре, точно в бархатной траве джунглей, во вспаханном черноземе или в размокшей глине. Старик с серьезным видом привстал на носки, оттолкнулся пятками, словно от пышного теста, от податливой мягкой земли. Все его ощущения отражались у него на лице, как будто быстро переключали разноцветные огни. Рот приоткрылся. Он еще немного покачался на носках - все медленнее, медленнее - и наконец застыл; голос мальчика тоже умолк, и в глубокой, многозначительной тишине они стояли и смотрели в глаза друг другу. По тротуару под жарким солнцем шли мимо лавки редкие прохожие. А старик и мальчик все стояли друг против друга, и лицо мальчика сияло, а старик, казалось, обдумывал некое неожиданное открытие. - Послушай, - сказал он наконец. - Не хочешь ли лет эдак через пять продавать у меня тут ботинки? - Спасибо, мистер Сэндерсон, только я и сам еще не знаю, что стану делать, когда вырасту. - Что захочешь, сынок, то и станешь делать, - сказал старик. - Ты своего добьешься. И никто тебя не удержит, Он легким шагом подошел к стене, где стояло, уж наверно, десять тысяч коробок с обувью, и вернулся к прилавку с туфлями для Дугласа. Потом он писал что-то на листке бумаги, а Дуглас в это время надел туфли, завязал шнурки и теперь стоял и ждал. Старик кончил писать и протянул ему листок. - Вот тебе десяток поручений на сегодня. Когда все сделаешь, мы с тобой квиты и ты получаешь расчет. - Спасибо, мистер Сэндерсон! - Дуглас кинулся прочь из лавки. - Постой! - закричал старик. Дуглас остановился и обернулся к нему. - Ну, как туфли? - с интересом спросил старик. Дуглас поглядел на свои ноги-они были уже далеко, на берегу реки, среди пшеничных полей, на ветру, что гнал его из города. Потом вскинул голову и посмотрел на старика; глаза его горели, губы шевелились, но с них не слетело ни звука. - Антилопы? - Старик перевел взгляд с лица мальчика на туфли.Газели? Дуглас подумал, помолчал в нерешительности и торопливо кивнул. И-исчез. Шепнул что-то, круто повернулся и исчез. Дверь-настежь, на пороге-никого. Быстрый шорох теннисных туфель растаял в тропическом зное. Мистер Сэндерсон стоял в дверях, ослепленный солнцем, и прислушивался. С давних-давних пор, когда его еще одолевали мальчишеские мечты, он помнил этот звук. Под небом мелькали чудесные создания, скользили под деревьями и в кустах, убегали все дальше, и оставалось лишь еле слышное эхо... - Антилопы, - повторил Сэндерсон. - Газели... Он нагнулся и поднял с пола брошенные зимние башмаки Дугласа, отяжелевшие от уже забытых дождей и давно растаявших снегов. Потом отошел в тень, подальше от слепящих лучей солнца, и неторопливо, мягко и легко ступая, направился назад, к цивилизации... *** Он вынул пятицентовый блокнот в желтом переплете. Вынул желтый карандаш фирмы Тайкондерога. Открыл блокнот. Лизнул карандаш. - Знаешь, Том, мне понравилось, как ты все считаешь, - сказал он. - Теперь и я буду так делать, все записывать. |
