Северный удивлённо смотрел на своего вдохновенно заливающего друга. Алёна только усмехалась.

Разумеется, Соколов был приглашён на банкет. Теперь уже не только как друг Северного, но и как гость Маргариты Павловны, не побрезговавший остановиться в её современной, чистенькой, уютной спальне, с персональной ванной комнатой, где был комфортный унитаз и здоровенное джакузи, куда Соколов тут же шлёпнулся со стаканом и сигаретой, включив вытяжку на полную и раскрыв окно. В собственной ванной Маргариты Павловны не висело табличек с перечёркнутыми сигаретами. Ей не нужно было напоминать себе самой, что она не курит.

Уже в половине седьмого вечера Сеня настойчиво колотил в двери мансарды, хотя банкет был назначен на восемь. Но ему не открыли. Дело в том, что Всеволод Алексеевич и Алёна Дмитриевна сочли за лучшее ещё прогуляться. Семён Петрович решил прошвырнуться по набережной и, может быть, купить букетик цветов. Если тут, конечно же, продают цветы. Наверное, надо было бы и подарок прикупить. Но он же не знал, что тут юбилей. Да и Северный наверняка что-то достойное приобрёл – он такой. А они, в общем-то, вместе. Так что…

– Северный, я буду ужасной старушкой! – вдруг сказала Алёна. – Я буду ворчливой и страшно занудной. А ещё я буду таскаться с кульком несвежей колбасы для бездомных котов и собак. Возможно, даже заведу по паре-тройке и тех и других. И моё жилище напрочь провоняет звериной мочой и будет по колено завалено шерстью.

– Наше жилище! – поправил её Всеволод Алексеевич. – И ты будешь чудесной старушкой!

– Слушай, ну какого его сюда принесло, а?

– Соколова? Потому что он эгоист. И не умеет самостоятельно принимать решения. И для того, чтобы испортить нам жизнь. Но мы ему не дадим!

– Не дадим! – рассмеялась Алёна. – Давай мы ему сами испортим жизнь, а?

– Это каким же образом?

– А я позвоню Лесе. Пусть приезжает.

– Но это как-то… подло, какой бы он ни был идиот. Нет? Возможно, он сказал Лесе, что едет в командировку. Или… Ну, в любом случае он приехал сюда без неё и…

– Вот заодно и узнаем, что он сказал своей дорогой жене! И запомни, Северный: то, что для мужчины подло, – для женщины тактический ход.

– И наоборот?

– И наоборот. Я считаю, что если Соколов обманул жену даже в такой якобы малости, как поездка сюда – пусть не с любовницей и не к любовнице, а к другу, – подлость. Но ты наверняка считаешь это тактическим ходом.

– Ну, мужская солидарность, что ли…

– Ты мне эти штучки брось! – картинно нахмурилась Алёна. – Если, конечно же, собрался на мне жениться. Мужская солидарность, эка!.. Тогда считай мой звонок Леське женской солидарностью.

– Ну, если трактовать это так…

– Муж да убоится жены своей!

– Там, кажется, было как раз наоборот.

– Ошибочная трактовка, мой дорогой жених. Ошибочная трактовка! И кстати, я столько всего вывалила на твою несчастную голову в аэропорту за двенадцать часов, но так и не сказала главного.

– Неужели на самом деле ты одноногий негр преклонных годов?!

– Если бы! – Алёна завистливо присвистнула. – Я бездомная собака, Северный. Вроде этих с набережной. Я старая бездомная сука, уже давно нутром чующая, к кому подходить и зачем, а к кому не подходить и почему. Я старая бездомная сука, отлично знающая цену опасности поддаться иллюзии чувства.