|
В мгновение ока мы оказались на высоком балконе. Внизу в полутьме я видел их жалкое шествие – длинную, извивающуюся линию, спускающуюся вниз с горы под пурпурным небом с восходящей вечерней звездой. Слабые помогали сильным; старики несли молодых. – Куда они направляются, обратно в этот кошмарный город? Снова к тем чудовищам, от-давшим их на пожертвование? – Внезапно меня обуяла ярость. – Покарать – вот что следует сде-лать с ними. – Позже, Витторио, еще есть время. Твои несчастные, унылые жертвы теперь свободны. Настал наш с тобой час. Пойдем. Юбки темным вихрем обвивали ее ноги, пока мы летели, спускаясь все ниже и ниже, мимо окон, мимо стен… И вот, наконец, моим ногам удалось коснуться мягкой земли. – О Господи Боже, ведь это та луговина, взгляни! – воскликнул я. – Я вижу ее так ясно в свете восходящей луны, такой она является мне в сновидениях. Внезапная неясность охватила меня целиком. Я обнял ее обеими руками, мои пальцы по-грузились в ее волнистые волосы. Казалось, весь мир раскачивается вокруг меня, а сам я остано-вился навеки в этом танце с нею и легкий ароматный ветерок из рощи поет для нас, как если бы мы были связаны друг с другом навечно. – Ничто никогда не разлучит нас, Витторио, – проговорила она. Она оторвалась от меня. Она побежала впереди меня. – Нет, подожди, Урсула, постой! – кричал я. Я бросился за ней, но трава и ирисы преврати-лись здесь в слишком высокие густые заросли. Это уже не столь походило на мои сновидения, но вдруг все вокруг словно ожило, до меня донесся запах зелени дикой природы, а деревья в лесных чащах нежно шелестели ветвями на душистом ветру. Я упал наземь, опустошенный, и цветы подняли головки по обе стороны от меня. Я позво-лил красным ирисам смотреть сверху на свое устремленное в небо лицо. Она опустилась на колени передо мной. – Он простит меня, Витторио, – сказала она. – Он простит все в своем бесконечном милосердии. – О да, любовь моя, мое счастье, моя прекрасная любовь, моя спасительница, Он простит. Крошечное распятие крутилось возле моей шеи. – Но ты должен сделать это ради меня, ты, позволивший мне жить, ты, спасший меня и за-снувший, полностью доверившись мне, у изножия моей могилы, ты должен сделать это… – Что именно, моя любимая? – спросил я. – Только скажи, и я все исполню. – Помолившись сначала, чтобы Бог придал тебе силы, а затем, воззвав к своему человече-скому телу, к своему чистому, здоровому и крещеному телу, ты должен забрать из меня столько дьявольской крови, сколько сможешь, ты должен вытянуть ее из меня, и так ты сможешь осво-бодить мою душу от этого заклятия; она извергается из тебя рвотными массами, как то снадобье, которым поили в монастыре, которое не принесло тебе никакого вреда. Сделаешь ли ты это ради меня? Я вспомнил о тошноте, о рвоте, струями вырывавшейся у меня изо рта в монастыре. Я вспомнил свою ужасающую невнятную речь и нахлынувшее безрассудство. – Ради меня, сделай это, – умоляла она. Она легла лицом ко мне, и я услышал, как сердце билось у нее в груди, словно птица в силке, и мне слышно было, как сильно стучит и мое соб-ственное сердце, – никогда еще в жизни я не испытывал столь упоительной слабости. Я ощутил, как сгибаются мои пальцы. На мгновение мне почудилось, будто они покоились на твердых камнях на этой луговине, будто тыльные стороны обеих рук отыскали твердые камешки, но тут я снова ощутил, что прикасаюсь к сломленным стеблям красных и белых ирисов. Она приподняла голову. – Во имя Господа, – сказал я, – ради твоего спасения я должен принять от тебя любой яд; я высосу эту кровь, словно из пагубной раны, как если бы тебя разъедала проказа. Дай мне ее, поз-воль вытянуть из тебя дьявольские соки. Ее лицо, склонившееся надо мной, было совершенно спокойно, такое маленькое, изящное, такое бледное. |
