|
Между прочим, Сфорца победил в той войне с Миланом и своим успехом отчасти был обя-зан Козимо, ссудившему ему необходимую сумму денег. То, что произошло потом, иначе как полным беспределом не назовешь. Ладно, я могу описывать прекрасную Тоскану до бесконечности. Дрожь и печаль охватывают меня при мысли о том, что могло статься с моей семьей, не вмешайся в наши судьбы сам дьявол. Я не могу представить отца дряхлым стариком, как не в состоянии вообразить самого себя сражающимся с болезнями и немощью или свою сестру заму-жем за городским аристократом, хотя я всегда надеялся, что ее избранником будет все-таки че-ловек благородный, а не какой-нибудь провинциальный барон. Тот факт, что в тех самых горах по-прежнему существуют селения и замки, обитателям ко-торых удалось выжить несмотря ни на что, вызывает в моей душе одновременно и печаль, и ра-дость. Они сумели уцелеть вопреки всем бедам и даже ужасам современных войн. Сменяются поколения, но нерушимо стоят стены замков и остаются оживленными узкие мощеные торговые улочки, а в окнах виднеются горшки с цветущей красной геранью. А здесь воцарилась тьма. Здесь свои воспоминания пишет при свете звезд Витторио. Нашу церковь внизу заполонили заросли ежевики и колючей сорной травы. Посторонний глаз не в силах заметить следы старинной живописи на стенах, а мощи святых на алтарном кам-не покрыты толстым слоем пыли. Все так, но эти колючки защищают то немногое, что осталось от моего родного дома. Я по-зволяю им расти, равно как не препятствую полному исчезновению дорог в лесных чащах и даже способствую их скорейшему разрушению. Я должен сохранить хотя бы мизерные остатки былого! Я должен… Однако я вновь не могу вовремя остановиться. Поверьте, я знаю, что это так, и осуждаю себя за многословие. Пора завершать эту главу. Но это повествование весьма похоже на те маленькие пьесы, что мы разыгрывали в доме дяди, или те, что мне довелось увидеть во Флоренции времен Козимо – еще до того, как я побы-вал в неапольском соборе Святого Януария. Прежде чем я выведу на сцену своих актеров, преж-де чем вынесу на ваш суд собственную трактовку сюжета, необходимо запастись раскрашенны-ми декорациями, массой мелких предметов реквизита, протянуть через сцену канаты для исполнения полетов и пошить специально скроенные для этого представления костюмы. Ничего не поделаешь. Позвольте закончить эту главу похвалой пятнадцатому столетию, выразив ее сказанными несколько позже словами великого алхимика Фичино: «То был Золотой век». Теперь я приступаю к повествованию о самом трагическом моменте… На нас обрушиваются ужасные несчастья Начало конца пришлось на следующую весну. Мне минуло шестнадцать лет, и день моего рождения выпал в том году на последний вторник перед Великим постом, когда все мы вместе с селянами праздновали масленицу. В тот год она наступила рано, и потому было немного про-хладно, но мы весело провели время. В ночь на пепельную среду мне привиделся страшный сон: я держал в руках отрубленные головы моих брата и сестры. Проснувшись в поту и дрожа от ужаса, я записал увиденное в свой сонник. Сон быстро выветрился из моей памяти – как правило, я не запоминал свои сновидения надолго, вот только… это сновидение было воистину самым страшным в моей жизни. Когда я рассказывал кому-либо о своих ночных кошмарах, ответ был всегда один: – Пеняй на себя, Витторио. Во всем виновата твоя страсть к чтению. Начитаешься книг, а потом кошмары снятся. Итак, я подчеркиваю, сон был забыт. К Пасхе вся деревня купалась в цвету, словно природа тоже готовилась к празднику. Пер-вым предвестником грядущего ужаса – хотя в тот момент я еще этого не понимал – стало весьма зловещее событие: все деревушки, стоявшие ниже по склону нашей горы, внезапно опустели. В сопровождении двух охотников, егеря и солдата мы с отцом спустились туда верхом и сами убедились, что крестьяне из этих селений покинули свои жилища и забрали с собой всю живность. |
