|
Глаза Урсулы, полускрытые трепещущими ресницами, ярко горели в темноте, она то стра-стно приникала губами к моему рту, то слегка скользила ими по лицу, словно поддразнивая, то отстранялась и просто прижималась ко мне щекой – ощущение было таким, словно по коже порхнуло легкое птичье перышко. Ее кожа сияла во тьме, как прозрачный фарфор. И вся она казалась похожей на мягкую куклу из благоухающих волшебных тканей, куда более податливых, чем плоть и кровь, но не в меньшей степени способных воспламеняться. Жар, исходивший от нее ритмическими волнами, истекал из самой прохлады кончиков пальцев, ласкающих кисти моих рук, страстное тепло ее языка – увлажняющее, восхитительное и неистовое – опаляло мне губы. В моем расстроенном разуме крепло ощущение, что она намеренно пробудила во мне стра-стное желание, плотскую чувственность, дабы заглушить зов разума и превратить меня в беспо-мощное, жалкое, лишенное воли существо. Урсула вновь и вновь впивалась в мои губы, ласкала язык и разгоряченное лицо, в то время как все мое существо отчаянно сопротивлялись вожделению, и одновременно жаждало – жаждало жарких объятий, нежных прикосновений и чувственных поцелуев. Мне не удавалось скрыть свои эмоции – их выдавала предательница-плоть. Урсула не мог-ла не понимать, в каком я состоянии, и за это я ненавидел ее. – Почему? За что? – простонал я, в очередной раз отрывая от нее губы и едва дыша от не-земного наслаждения при виде ее рассыпавшихся вокруг головы волос, – Убирайся отсюда! Воз-вращайся в ад! Что за милость ты проявляешь ко мне? Почему ты сотворила со мной такое? – Я не знаю, – ответила она нежным, дрожащим голосом, уткнувшись мне в грудь. – Воз-можно, я просто не желаю твоей смерти. – Она говорила торопливо, в унисон с учащенным ды-ханием. – А может быть, существует и нечто большее: я хочу, чтобы ты уехал, убежал на юг, во Флоренцию, и позабыл обо всем случившемся, как если бы оно было не более чем ночным кош-марам или наваждением ведьм, как если бы ничего подобного никогда не имело места в действительности. Беги, скройся – ты должен меня послушаться. – Прекрати плести свою грязную ложь, – вспылил я. – Ты думаешь, что я так и поступлю? Ты погубила все мое семейство! Да, ты! Ты и твои соплеменники, кто бы они ни были! Она опустила голову, опутав волосами мое лицо. Я тщетно пытался высвободиться из пле-на. Но все было бесполезно. Я не мог даже пошевелиться в ее железных объятиях. Все поглотила тьма и ощущение неописуемой нежности. И вдруг… Я почувствовал слабую боль в горле – как от укола булавкой, и мгновенно разум затопило сознание самого безмятежного, сладостного блаженства. Я словно неожиданно оказался где-то чрезвычайно далеко от родных гор, от всех бед и опасностей и шагал по цветущей луговине, а потом оступился и рухнул на ковер из чудесных благоухающих трав. А Урсула молча опустилась рядом на сломленные стебли и безропотные ирисы. Ее пепельные волосы свободно раскинулись по плечам, пристальный взгляд смеющихся глаз был устремлен прямо на меня, обольстительные губы улыбались. Наши тела пылали, охва-ченные безрассудной страстью. Она взобралась на меня верхом и принялась скакать, по-прежнему не сводя внимательного взгляда с моего лица и сохраняя все ту же улыбку на прекрас-ных губах, а потом изящным движением раздвинула стройные бедра и позволила мне войти в нее. Казалось, во влажной пульсирующей впадине между ее ногами бушевала безумная смесь всех стихий; отражение этого урагана эмоций я отчетливо видел и в обращенном на меня взгля-де, изливавшем изобильный поток безмолвного красноречия. Все прекратилось внезапно – осталось лишь головокружение. И ее губы, прильнувшие к моей шее. Собрав все силы, я попытался отшвырнуть ее прочь. – Я уничтожу тебя! Непременно! Клянусь. Если даже мне придется преследовать тебя до самого входа в ад! – Голос мой то срывался на крик, то переходил в едва слышный шепот. |
