|
В раздумье сходил он с крутой лестницы, приводившей на двор, обсаженный тополями, и на минуту остановился, услышавши довольно явственно голос ректо- ра, дававшего приказания своему ключнику и еще кому-то, вероятно, одному из посланных за ним от сотника. - Благодари пана за крупу и яйца, - говорил ректор, - и скажи, что как только будут готовы те книги о которых он пишет, то я тотчас пришлю. Я отдал их уже переписывать писцу. Да не забудь, мой голубе, прибавить пану, что на хуторе у них, я знаю, водится хорошая рыба, и особенно осетрина, то при случае прислал бы: здесь на базарах и нехороша и дорога. А ты, Явтух, дай молодцам по чарке горелки. Да философа привязать, а не то как раз удерет. "Вишь, чертов сын! - подумал про себя философ, - пронюхал, длинноногий вьюн!" Он сошел вниз и увидел кибитку, которую принял было сначала за хлебный овин на колесах. В самом деле, она была так же глубока, как печь, в которой обжигают кирпичи. Это был обыкновенный краковский экипаж, в каком жиды полсотнею отправляются вместе с товарами во все города, где только слышит их нос ярмарку. Его ожидало человек шесть здоровых и крепких козаков, уже несколько пожилых. Свитки из тонкого сукна с кистями показывали, что они принадлежали довольно значительному и богатому владельцу. Небольшие рубцы говорили, что они бывали когда-то на войне не без славы. "Что ж делать? Чему быть, тому не миновать!" - подумал про себя философ и, обратившись к козакам, произнес громко: - Здравствуйте, братья-товарищи! - Будь здоров, пан философ! - отвечали некоторые из козаков. - Так вот это мне приходится сидеть вместе с вами? А брика знатная! - продолжал он, влезая. - Тут бы только нанять музыкантов, то и танцевать можно. - Да, соразмерный экипаж! - сказал один из козаков, садясь на облучок сам-друг с кучером, завязавшим голову тряпицею вместо шапки, которую он успел оставить в шинке. |
