|
Он оперся спиною в стену и, выпучив глаза, глядел неподвижно на толкавших его козаков. Его почти вывели и должны были поддерживать во всю дорогу. Пришедши на панский двор, он встряхнулся и велел себе подать кварту горелки. Выпивши ее, он пригладил на голове своей волосы и сказал: - Много на свете всякой дряни водится! А страхи такие случаются - н у... - При этом философ махнул рукою. Собравшийся возле него кружок потупил голову, услышав такие слова. Даже небольшой мальчишка, которого вся дворня почитала вправе уполномочивать вместо себя, когда дело шло к тому, чтобы чистить конюшню или таскать воду, даже этот бедный мальчишка тоже разинул рот. В это время проходила мимо еще не совсем пожилая бабенка в плотно обтянутой запаске, выказывавшей ее круглый и крепкий стан, помощница старой кухарки, кокетка страшная, которая всегда находила что-нибудь пришпилить к своему очипку: или кусок ленточки, или гвоздику, или даже бумажку, если не было чего-нибудь другого. - Здравствуй, Хома! - сказала она, увидев философа. - Ай-ай-ай! что это с тобою? - вскричала она, всплеснув руками. - Как что, глупая баба? - Ах, боже мой! Да ты весь поседел! - Эге-ге! Да она правду говорит! - произнес Спирид, всматриваясь в него пристально. - Ты точно поседел, как наш старый Явтух. Философ, услышавши это, побежал опрометью в кухню, где он заметил прилепленный к стене, обпачканный мухами треугольный кусок зеркала, перед которым были натыканы незабудки, барвинки и даже гирлянда из нагидок, показывавшие назначение его для туалета щеголеватой кокетки. Он с ужасом увидел истину их слов: половина волос его, точно, побелела. Повесил голову Хома Брут и предался размышлению. - Пойду к пану, - сказал он наконец, - расскажу ему все и объясню. |
