— Митя, голубчик, что, что случилось? Вы что-то узнали? Что-то плохое? Богом молю, не томите!

— Успокойтесь, Викентий Викентьевич! Ничего страшного, успокойтесь! Я был у дамы в «Прибрежной». Она не жена Витгерта, а сестра. Они очень похожи внешне, так что даже и сомнения никакого не возникает — сестра, сестра. Она пригласила Машеньку зайти, поговорить о семейных делах, я их касаться не буду…

— Но почему же все так странно? Почему они с братом живут в разных гостиницах, почему он не представил ее ни нам, ни Маше, не пригласил на помолвку, прячет? Что у них там за семейные тайны?

— Думаю, пусть Андрей и Анна Кирилловна объясняют свои тайны сами. Но вы не волнуйтесь, ничего такого ужасного, что вам рисовалось в воображении, нет. Успокойте Машеньку. Андрей ее любит и напутал лишнего просто потому, что боялся ее потерять. Завтра поговорите с Анной Кирилловной, с Андреем и все встанет по местам. Пусть только Машенька перестанет плакать и поверит мне на слово.

Домой Колычев вернулся за полночь такой усталый и вымотанный, словно на нем воду возили.

Петр полуночничал с книгой у печки.

— Митя? Ты сегодня целый день занимался расследованием? Есть что-нибудь новое?

— Я страшно устал. Даже говорить сил нет, извини. Пойду к себе спать.

— Тебе принесли записку от Варвары Ведерниковой, — крикнул Петя вслед Колычеву, но тот не прислушался.

Глава 8

На следующее утро Дмитрию снова не хотелось разговаривать. Он молча пил кофе и думал об убийстве.

Если предположить, что наличие у Витгерта незаконнорожденной дочери от бывшей проститутки — повод для шантажа (а пожалуй, действительно, повод!) и Маргарита Синельникова, узнав о ребенке, шантажировала офицера, то невольно приходится считать убийцей Андрея.

А если еще кто-то, проведав о девочке Витгерта, решил представить дело как шантаж, чтобы на Андрея пало подозрение в убийстве? И интересовала убийцу не столько смерть Маргариты, сколько возможные последствия для Витгерта?

Если искать человека, заинтересованного в устранении Витгерта, то это прежде всего Семен Ярышников. Он добивался руки Маши, но она предпочла бравого офицера. Если Витгерта обвинят в убийстве, моряк пойдет на каторгу, а у Ярышникова будут развязаны руки, отчаявшаяся Маша может оказаться более уступчивой…

Нет, слишком уж сложная интрига для ограниченного Ярышникова. Не дошел бы он своим умом до таких тонких ходов.

— Митя, ты меня не слушаешь! — Бурмин долго пытался что-то втолковать другу и в конце концов обиделся.

— Прости, Топтыгин, ты же знаешь, как я умею уйти в свои мысли, если меня что-либо сильно занимает.

— Может быть, убийство Синельниковой и меня сильно занимает, но что толку! Ты же не хочешь поделиться новостями, хотя знаешь, что я всегда готов помочь тебе и советом, и делом.

— Новости настолько интимного характера, что лучше ими не делиться. Подождем денек, пока они перестанут быть новостями. В Демьянове любая новость моментально становится всеобщим достоянием, тогда и я смогу спокойно все обсуждать, не думая, что становлюсь источником сплетен.

— Ну что с тобой будешь делать? Хорошо, денек переждать можно, я не барышня и не умру от любопытства. Кстати, ты помнишь про записку?

— Про какую записку?

— От Варвары Ведерниковой. Тебе вчера принесли, я говорил.

— Стыдно, но не помню ни про записку, ни про то, как ты об этом говорил.

Колычев развернул лист плотной голубой бумаги, на которой было написано всего несколько строк довольно корявым почерком.

— Приглашает зайти. Наверное, услышала об убийстве и хочет меня расспросить.