— Вам уже известно, что эта дама — сестра Витгерта? По городу распустили такие грязные сплетни…

— Ой, я вас умоляю! Эти сплетни — приправа для того же бульона, о котором я вам только что говорил. Каждому, у кого есть глаза, уже известно, что эта дама — сестра господина Витгерта, а мне тем более, так как она заходила к нам в лавку за конвертами и марками, и я имел возможность на нее взглянуть поближе. Я, Божьей милостью, на зрение пожаловаться не могу и хочу сказать одно — и у господина Витгерта, и у дамы из «Прибрежной» совершенно выдающиеся носы, и их очевидная родственная связь не только налицо, но и, простите, на лице. У меня тоже, как можно заметить, нос не мелкого размера, и достаточно посмотреть на моих деток, чтоб они были здоровы, и всем станет ясно — они с такими носиками не просто братья и сестры, но и дети своего папы. Мне, как вы можете понять, не в чем упрекнуть мою Двойру. Так вот что я вам скажу, господин следователь, — подозреваю, что папа Витгертов тоже не мог пожаловаться…

Из лавки Мееровича Дмитрий пошел в «Гран-Паризьен» и поднялся в номер Андрея Кирилловича.

Витгерт сидел в своем номере за столом. Перед ним была расставлена посуда с обедом, принесенным лакеями из гостиничного ресторана. Еда, уже остывшая, была почти не тронута. Когда Андрей увидел вошедшего Колычева, он резко отодвинул от себя тарелку, губы его сжались, а светлые глаза совсем побелели. Витгерт вскочил.

— Милостивый государь, вы позволяете себе поступки, несовместимые с вашей должностью и недостойные благородного человека! Вы, судебный следователь, слуга закона, занимаетесь грязными интригами и грубо вмешиваетесь в мою жизнь… Я… Вы…

На скулах Витгерта играли желваки. Казалось, он вот-вот бросится на Колычева с кулаками.

— Прежде всего я попросил бы вас, господин Витгерт, успокоиться и взять себя в руки. Что за истерика? Вы не барышня, вы офицер!

— Да как вы смеете? Я не потерплю никаких нотаций от судебной ищейки! Да, я — офицер, и я проливал кровь за отчизну в то время, когда вы перебирали бумажки за канцелярским столом и рылись в чужом грязном белье! Вам по роду ваших занятий стали известны некоторые тайны моей жизни, и вы воспользовались этим, чтобы насплетничать Марии Викентьевне и ее родителям. Это настолько низко…

— Простите, но я вас перебью. Не знаю, способны ли вы, господин Витгерт, воспринимать сейчас хоть какие-то доводы рассудка, но мои объяснения вам выслушать придется! Вам угодно было скрывать от невесты свои тайны, то есть сведения о том, что вы фактически состояли в гражданском браке с некой дамой и имеете от нее дочь. Что ж, это ваше право. Но вы напрасно думали, что в таком городе, как Демьянов, можно скрыть от местного общества приезд вашей сестры. Тщательно скрываемое событие порождает особый интерес и обрастает массой слухов и сплетен, порой довольно грязных. И до вашей невесты эта история дошла в самом неприглядном виде. Маша была уверена, что к вам прибыла жена с ребенком, а ваша с ней помолвка — шаг к преступлению, именуемому двоеженством.

Лицо Витгерта мгновенно залилось краской, причем покраснела даже кожа под светлыми волосами надо лбом и на затылке над крахмальным воротничком. Колычев продолжал:

— Викентий Викентьевич пригласил меня в свой дом, где я нашел Марию Викентьевну в самом отчаянном и жалком положении и имел основания тревожиться за ее здоровье. Испытывая к семейству Мерцаловых дружеские чувства, я вынужден был навести справки о ваших делах.