|
Неужели забыл? Значит, забыл и о Штопке. Да, он изменился. Раньше мысль о ней постоянно висела на грани сознания. Многие годы, просыпаясь по утрам, Дмитрий первым делом вспоминал о том, что на свете существует Елена Штопина. И вот теперь забыл. Может, дело в ревности? В том, что она снова выбрала другого? Да нет. Просто началась война, а Штопка осталась там, в мирной жизни. Санька снова появился и жестом пригласил всех войти. Тело, предназначенное для опознания, лежало на каталке, накрытое простыней. Да есть ли там что-то! – Полученный удар, – бесцветно говорил патологоанатом, – не мог привести к летальному исходу. Смерть наступила в результате переохлаждения. Замерз. Перед ними было тело. Маленькое, худосочное, синеватое. Казалось немыслимым, что в нем когда-то могла теплиться жизнь. Альбина внезапно разрыдалась в голос. Гринько только смотрел и молчал. – Вы узнаете его? Путевой обходчик кивнул. – А вы? – это был вопрос к Альбине. Та стиснула зубы, чтобы сдержать рыдания, и пробормотала: – Он. Митька. Она не выдержала и снова зарыдала, уткнувшись в плечо Гринько. Николай смотрел перед собой, на скулах прыгали желваки. – Убирай, Саня. А вам придется пройти со мной в прокуратуру, оформим протокол опознания. Гринько и Коржавина вышли. – Маньяк-то твой убег, я слышал? – Слава Богу, Санек, не мой, а Мишки Березина. Так что ко мне это не имеет отношения. Дмитрий посмотрел на Саньку. Хотелось задать ему один бестактный вопрос. Но таких вопросов Самарин не задавал. Даже когда очень хотелось. Вместо этого он спросил: – Ты, кстати, сегодня не будешь в наших палестинах? Или на Ладожском? – Нет, я сутки дежурю. И в ночь. – Ну тогда до другого раза. Самарин вышел на улицу. О чем он хотел поговорить с Санькой? Он и сам толком не знал. И никакого «другого раза» не будет. Но и дружбе с Санькой больше не быть. – Значит, так, – Самарин обвел взглядом Николая Гринько и Альбину Коржавину, – вы совершенно уверены в том, что опознали в предъявленном вам теле труп знакомого вам подростка? Сухие слова формального опроса заставили Альбину снова заплакать. – Митя… Дмитрий Николаевич Шебалин, – глухо ответил Гринько. – Год рождения тысяча девятьсот восемьдесят четвертый. Числа не знаю, знаю только, что декабрьский. Стрелец. Откуда родом… Говорил, из Сибири. Врал, наверно? – Он из Клина, Московской области, – кивнул Самарин. – При каких обстоятельствах вы познакомились? – Ну, при каких… Нашел я его у себя в сарае. Он на товарняке ехал, да, видать, простыл – там же холодина. Состав тогда чего-то долго у нас на запасных путях держали. Вот он и спустился поискать места потеплее. А у меня… – Николай на миг запнулся, – сын был… Такого же примерно возраста. Погиб в Душанбе прямо на улице – шальная пуля… Мать еще несколько дней в больнице пролежала, а он сразу… – Гринько замолчал. – Ну я увидел этого мальчишку, в дом принес, лечил. Так он у меня и остался. – Значит, он жил у вас в доме. С какого времени? – С марта. – А что произошло потом? – А потом… – Гринько оглянулся на Альбину. Та вытерла глаза и в упор посмотрела на следователя. – Он из-за меня ушел, – сказала она. – Считал, что я должна возненавидеть его. Ну мачеха, что вы хотите? Самарин вспомнил то, что знал об отчиме Мити, и кивнул. |
