— О Герминия… Герминия… благородная и святая жертва… прости меня! — Потом, обратясь к Виоле, он сказал: — Ради самого Бога, скажите мне, что сталось с ребенком?… Где он?…

— Я начинаю уставать, ваше высочество! — сказала Виола срывающимся голосом. — Мое воображение покрывается мраком… Я больше ничего не знаю… ничего больше не вижу…

— Виола! Виола, умоляю вас, последнее усилие! Разве вы не чувствуете, как я страдаю? Разве вы не понимаете, как меня мучает неизвестность, как я терзаюсь?… Я готов умереть!…

— В таком случае, если бы мне пришлось даже умереть, я все-таки проникну в этот мрак! — с жаром воскликнула колдунья. — О дух, к которому я прибегаю, пролей свет во мрак, меня окружающий!… Дух науки и истины, приди ко мне!

Наступило молчание, регент едва дышал.

— Свет проникает, — прошептала Виола глухим, изменившимся голосом, — дух повинуется… он приближается… он уже близко… он говорит…

— И что же?… Что же? — волновался Филипп.

— Дитя преступления живо… Оно не знало имени своего отца… Ему были неизвестны страдания его матери… Время шло… В один день сирота осталась одна на всем свете…

Молодая женщина наклонила голову и умолкла, лицо ее выражало ожесточенную борьбу и сверхъестественное усилие.

— Виола… Виола! Зачем вы молчите?…

— Опять настал мрак…

— А теперь?…

— Теперь я вижу… О! Наука — это роковой дар!

Виола Рени зарыдала, стала ломать руки и, казалось, уступала невидимой силе; она упала на колени перед регентом.

— Ваше высочество! — лепетала она. — Ради той, которую вы потеряли, не спрашивайте меня более!… Я у ног ваших, я умоляю вас! Из уважения к самому себе заставьте меня молчать… Вы видите, как я страдаю… Я желаю лучше умереть, но не говорить более…

— Всемогущий Бог! — воскликнул Филипп. — Что означают ваши рыдания и ужас, Виола? Виола! Где же моя дочь…

— Вы хотите знать это? — сурово сказала колдунья, приподымаясь; она гордо подняла голову, глаза ее блестели.

— О да, я хочу знать… я хочу…

— Итак, да исполнится ваша воля! Ваше высочество, мое имя не Виола Рени.

— Тогда как же зовут вас?

— Меня зовут Диана де Сен-Жильда!

— Дочь Герминии! Моя дочь! — закричал регент.

— Отец мой, отец мой… простите меня!…

— Тебя простить, дочь моя!… — промолвил Филипп, прижимая к груди обманщицу. — Я должен просить прощения!… В лице Герминии, в лице твоей матери… прости меня, умоляю тебя…

— Отец мой…

— Да, я был преступен… Но теперь сделаю тебя счастливой, и Герминия забудет о своем гневе… — Регент подошел к растерявшемуся Жерару, взял его за обе руки и сказал ему: — Да будет над вами благословение Божие. Вы, будучи учителем моей дочери, сделали ее великой по познаниям! Я от души благодарю вас за это. Моя благодарность к вам будет безгранична… Вы скоро в этом удостоверитесь. Диана, дочь моя, — сказал он Виоле, — сейчас же, при всех, я признаю тебя за свою дочь.

— Отец мой… отец мой, мне кажется, что это сон…

— Дивный сон, от которого ты не пробудишься более, подожди, Диана, подожди здесь, я сейчас же вернусь за тобой и представлю тебя моим придворным, которые скоро будут твоими…

Поцеловав еще раз в лоб молодую женщину, Филипп Орлеанский вышел в большую галерею, где толпа дворян ожидала его возвращения и с нетерпением желала узнать о результатах его переговоров с прорицательницею.