Голова моя озарилась вдруг внезапным светом, подобным свету тех молний, которые вдруг, среди ночи, открывают неожиданные дали. Вот выход, вот спасение! Я видел их теперь. Спасение было здесь и только здесь. Но хватит ли у меня силы осушить до дна эту ужасную чашу?

На двери дома, перед которым я остановился, на той двери, порог которой я так часто переступал, блестела медная доска с именем: «Майор ГОБСОН».

Передо мной пронесся образ Ательстаны в объятиях другого, и я решительно дернул шнурок звонка.

— Доложи обо мне твоему хозяину.

— Его нет дома.

И его нет! Судьба решительно преследует меня.

— Где же он?

— Он завтракает в городе, капитан. Он будет к пяти часам.

— Хорошо, скажи ему, что я приду в шесть часов. Мне нужно его видеть, и я прошу его меня подождать.

Не желая возвращаться так рано в канцелярию и не в силах, с другой стороны, явиться к Ательстане без какого-либо определенного ответа, я продолжал свою бессмысленную прогулку. На маленькой пустынной площади я зашел утолить мучившую меня жажду в лавчонку, где продавали лимонад. Красивая золотистая жидкость, посреди которой плавали куски льда, блестела и переливалась в стеклянном бокале. В то время как я пил, я видел перед собою длинную серую стену, край которой был увенчан красными розами. Они казались кровавыми пятнами на ярком голубом небе.

— Кому принадлежит этот сад?

— Монахиням св. Викентия, — ответил лавочник.

В Бейруте нет садовников, продающих цветы. Этой торговлей занимаются монахини. Я постучал в ворота. Мне открыла монахиня.

— Чем могу вам служить, капитан?

— Я хотел бы немного роз, сестра.

— Прошу вас, выберите сами.

Она повела меня в сад. Срезанные большими садовыми ножницами розы падали в ее передник из голубого полотна. Это была старая женщина, вся в морщинах, сохранившая трогательный акцент, привезенный ею с берегов Гаронны.

Скоро передник ее наполнился розами.

— Как вы находите, — довольно?

— Благодарю вас, сестра.

— Подождите минуту, я приведу их немного в порядок.

В то время как она собирала ветки, делая огромный непритязательный букет, я смотрел на ее восковые руки, на которых вены, перекрещиваясь, образовали синеватую сетку.

— Не могли бы вы взять на себя поручение отослать этот букет? — спросил я, протягивая свою карточку.

— Если вы желаете. По какому адресу?

— В конце улицы Жорж Пико. Полковнику Эннкену.

— А, это, может быть, для мадемуазель Мишель?

— Да.

— Как ее здоровье?

— Я не знаю.

Она не настаивала больше.

— Сколько я вам должен, сестра?

— Полтора фунта.

Я вынул из кармана горсть кредитных билетов — мой выигрыш в покер третьего дня! — и подал ей билет в 25 фунтов .

— 500 франков? Я сейчас пойду разменяю.

— Оставьте этот билет у себя, сестра, для ваших бедных. Она не благодарила меня, только посмотрела и прошептала:

— Мы будем молиться за вас.

Он приходил и опять ушел, оставив для меня записку с извинением в том, что не мог меня дождаться. «Если у вас спешное дело, — писал он, — то будьте в 11 часов вечера в Курзале. Я туда заеду».

Я опять начал свое бессмысленное шатание по улицам и различным кварталам, постепенно погружающимся во мрак. Маленькие ребятишки, играя, бросались мне под ноги. Я тихо отстранял их, чувствуя безмерную усталость.

Обедать я отправился в военный клуб.