Кстати, за семь дней пути Клеменсина и впрямь стала похожа на заправского бродягу. Нежная кожа ее обветрилась, глаза смотрели увереннее, а одежда обтрепалась, и такой почему-то она больше нравилась и варвару и Повелителю Змей. Облик последнего также претерпел некоторые изменения. Острым Конановым кинжалом Клеменсина обрезала его лохмы и им же соскребла с подбородка клочкастую щетину — теперь Трилле вполне мог сойти за переодетого королевского сына, который путешествует инкогнито в сопровождении слуг. Конан заметил, что он и вид-то старается делать именно такой, а заметив, в душе вдоволь похохотал и поиздевался над злосчастным бродяжкой, но — не вслух.

Хозяином постоялого двора оказался маленький тщедушный старик, в отсутствие посетителей и соседей ставший желчным, обиженным на весь мир и потому безумно злобным. Гостей он встретил саркастическим смехом, показал им язык и даже попытался передразнить походку Трилле, еле волочащего ноги от усталости, на что варвар, нимало не церемонясь, просто вышвырнул его за порог его же собственного дома, в дождь, и запер дверь на засов. Промокнув и промерзнув, бедолага стал униженно проситься обратно, обещая быть странникам отцом родным, и действительно — впоследствии он вел себя примерно: по приказу Конана заполнил его дорожный мешок бутылями хорошего вина, вовремя подавал на стол, не болтал зря, не напоминал назойливо о плате за стол и кров. Но более всего старик тщился угодить киммерийцу. Смиренно перенеся справедливое наказание, он преисполнился уважения к этому огромному, угрюмо-молчаливому мужу с грубым лицом уроженца севера. Подобно Ламберту, верному слуге рыцаря Сервуса Нарота, он подсовывал главному гостю лучшие куски, умильно заглядывал ему в глаза, открыто льстил восхищенными возгласами на всякое его слово, а, получая в ответ короткое рычание, понуро отправлялся в угол, откуда продолжал влюбленно взирать на Конана.

— А скажи, старик, — слизывая с пальцев бараний жир, спросил Трилле, — не скучно тебе здесь? Вижу я, в округе никого нет — тут горы, там равнина, а там (он вздернул подбородок и попробовал доплюнуть до потолка) — небеса.

— Скучать не приходится, — степенно ответил хозяин. — Правда, ближайшее поселение в трех днях пути отсюда, но зато разбойнички наведываются частенько.

— Разбойнички? — Повелитель Змей поперхнулся куском баранины и встревожено посмотрел на Конана.

— Ну да, — закивал старик. — Спускаются с гор, грабят путников, убивают, потом добро делят. В прошлый раз мне шапку подарили. Хорошая шапка!

Он проворно соскочил с сундука, на коем восседал, открыл крышку и вытащил пыльную, проеденную молью тряпку, прежде, видимо, скрученную в тюрбан. Так и оказалось. Повертев тряпку в руках, старик соорудил из нее именно тюрбан, водрузил на голову и важным взором обвел своих гостей.

— Тьфу! — с досадой сплюнул варвар. — Ну и дурень ты.

— Дурень-то дурень, а выгоду свою имею, — напыжился противный старик. — Вот и барашка, от которого вы оставили только косточки, гости дорогие, мне те же разбойники приволокли. Они меня уважают! Почитают они меня!

Нешуточная обида овладела хозяином постоялого двора. Он видел, что его рассказ и его замечательная шапка произвели на путников весьма и весьма неприятное впечатление, а ожидал обратного. Увы, ни восторга, ни затаенного страха не смог он рассмотреть в их глазах. Конан, а за ним и молодые люди, взирали на старика с отвращением и, кажется, про себя решали — а не стоит ли запереть его в подвале до утра? Нет, этого он допустить не мог.

— А я их не уважаю, — лицемерно качая головой, сказал хозяин. — Вот что хотите со мной делайте, а я их не уважаю! Каждый день к Эрлику и пророку его Тариму обращаюсь: «Направьте на путь истинный этих бандитов, этих горных орлов общипанных, этих недоносков…» Но, — тут он, чудовищно переигрывая, вздохнул тяжело и продолжил со слезой в голосе: — Не внемлют! Не внемлют моим мольбам! Вот потому и шастают злодеи по горам, по долам, вот и грабят люд честной, а потом еще ко мне являются! А руки-то — в крови! В крови!

Старик вошел в свою роль и теперь орал самозабвенно, закатив глаза и потрясая корявым пальцем.