В доме оказалось две спальни, две ванные и кухня. Мою работу облегчало то, что я интересовалась только свежими запахами, поэтому поиски не заняли много времени.

На обратном пути из дома я снова заглянула в гостиную: окна по‑прежнему выходили не на задний двор, а в лес. Мой взгляд на мгновение остановился на кресле‑качалке, расположенном так, чтобы из него смотреть на лес. И я почти увидела, как хозяин сидит здесь, наслаждаясь видом дикой природы, и курит трубку, окутанный облаком пряного дыма.

На самом деле я, конечно, ничего не увидела. Это был не призрак, а просто мой вымысел: и запах дыма из трубки, и лес. Я по‑прежнему ничего не знаю о хозяине, знаю только, что он обладал большой силой. Этот дом долго будет его помнить, но в нем нет неспокойных призраков.

Я вышла через открытые двери и вернулась в невыразительный маленький мир, который люди создали для иных, чтобы удалить их из своих городов. Я подумала, сколько такие одинаковые изгороди скрывают лесов – или болот, – и порадовалась, что облик койота не позволяет мне задавать вопросы. Сомневаюсь, чтобы мне хватило силы воли их не задавать, а ведь лес – это как раз то, что я не должна была увидеть.

Зи открыл для меня дверцу грузовичка, и я вскочила на сиденье, чтобы он мог отвезти меня на другое место. Девочка смотрела, как мы отъезжаем, по‑прежнему не произнося ни слова. Я не могла понять выражение ее лица.

Второй дом, у которого мы остановились, был точной копией первого вплоть до цвета оконных рам. Единственное отличие – куст сирени во дворе и цветочная клумба у тротуара, одна из немногих клумб, которые мне здесь встретились. Все цветы засохли, лужайка пожелтела и отчаянно нуждалась в стрижке.

Здесь на пороге нас никто не ждал. Зи положил руку на дверь и остановился, не открывая ее.

– В том доме, где ты побывала, произошло последнее убийство. Этот принадлежал первой жертве, и думаю, с тех пор здесь перебывало множество народу.

Я села и посмотрела ему в лицо: хозяин этого дома был ему небезразличен.

– Она была моим другом, – сказал он и сжал в кулак руку, лежавшую на двери. – Ее звали Коннора. Как и у Теда, в ней была человеческая кровь. В ней этой крови было меньше, но это была ее слабость.

Тед – сын Зи – наполовину человек и сейчас учится в колледже. Насколько я могу судить, человеческая кровь не ослабила в нем унаследованную от отца склонность к металлам. Не знаю, передал ли ему отец свое бессмертие: Теду девятнадцать лет, на девятнадцать он и выглядит.

– Она была нашим библиотекарем, архивариусом и собирателем историй. Знала все сказания, все те особенности и возможности, которых нас лишили христианство и холодное железо. Ненавидела слабость. Еще больше ненавидела и презирала людей. Но к Теду была добра.

Зи отвернулся, чтобы я не видела его лица, и резко, сердито распахнул дверь.

И снова я вошла в дом одна. Если бы Зи не сказал мне, что Коннора была библиотекарем, я бы догадалась. Повсюду лежали книги. На полках, на полу, на стульях и столах. Большинство не из тех, что выпущены за последние сто лет, и я не увидела ни одного названия на английском.

Как и в предыдущем доме, присутствовал запах смерти, хотя, как и обещал Зи, старый. В доме слабо пахло гнилой пищей и жидкостями для очистки.

Зи не сказал, когда умерла Коннора, но я чувствовала, что в доме уже с месяц или даже больше никто не живет.

Примерно с месяц назад демон одним своим присутствием вызывал вспышки насилия. Я была совершенно уверена, что иные это учитывали; к тому же резервация достаточно далеко от города, чтобы избежать влияния демона. Однако я решила, приняв обличье человека, расспросить Зи об этом.

Спальня Конноры была в мягких тонах и «дамской», как в английском коттедже. Пол – из сосны; или другой мягкой древесины и застлан вышитыми вручную коврами.