Хани встряхнула гривой цвета меда и села рядом со мной. Если бы она видела пол, я думаю, она бы не села на него, хотя формально она по статусу ниже меня в стае (из‑за того, что Адам объявил меня своей парой); но она слишком аккуратна, чтобы садиться на одежду.

– Я не говорю, что кто‑то виноват, – сказала она. – Вина здесь ничего не меняет. Мы все это чувствуем – чувствуем, как слабеет стая. Ты можешь решительно отказаться от него, и положение вернется к норме. Или принять его, и положение тоже изменится – в лучшую сторону. Но до того…

Она пожала плечами.

Легко (даже мне, которая всю жизнь провела с ними) забыть, что в вервольфах есть магия и помимо умения менять облик. Думаю, это потому, что зрительно перемена очень впечатляет, а все остальное – внутреннее дело стаи и больше никого не касается.

Я себя не считаю членом стаи – а до сделанного Адамом объявления не считали и остальные.

Приемный отец говорил мне, что на каком‑то уровне он всегда сознает присутствие остальных членов стаи. Вервольфы знают, когда кто‑то из них в опасности; знают, когда вервольф умирает. Когда мой приемный отец покончил с собой, его тело долго искали, но стая знала, где искать. И я видела, как Адам призывает к себе стаю не только голосом, видела, как стая помогла ему избавиться от действия серебра, которое в противном случае убило бы его.

Я не сознавала, что Адам не просто так объявил меня своей парой, – не понимала до тех пор, пока не помогла Уоррену обуздать его волка: сам Уоррен был для этого слишком слаб. Тогда я обрадовалась, но не задумалась.

У меня заболела голова: такое со мной бывает от страха.

– Повтори и говори ясней.

– Объявив тебя своей парой, он пригласил тебя присоединиться к нам. Предложил тебе заполнить место, остававшееся пустым. Такое предложение – проявление слабости. Адам все держит в себе, но при этом один страдает от последствий своей слабости. Его волк знает об этой слабости, о месте, откуда может прийти опасность для всех нас, и потому он постоянно настороже, на грани срыва – все время. Мы это чувствуем и реагируем на это. – Она напряженно улыбнулась. – Вот почему я была так нелюбезна с тобой, когда Адам велел мне охранять тебя от вампиров. Я думала, ты играешь, а нас заставишь платить за проигрыш.

Нет. Никаких игр. Просто паника. Кого бы я ни выбрала: Адама или Сэмюэля, – я потеряю второго. А этого я не могла перенести.

– Все мы зависим от Альфы в своей способности жить с людьми, – сказала Хани. – У некоторых волков Адама жены – обычные женщины. Его сила воли помогает нам держать себя под контролем, особенно когда луна становится полной.

Я опустила гудящую голову на колени.

– О чем он думает? Черт побери!

Она потрепала меня по плечу – неловкий жест, который должен был передать сочувствие и желание утешить.

– Вряд ли он думает о чем‑нибудь, кроме того, как бы завоевать тебя раньше, чем другой волк сделает это. Или убьет тебя.

Я бросила на нее недоверчивый взгляд.

– Что происходит? Неужели все спятили? У меня лет десять не было свиданий, а теперь Адам, и Сэмюэль, и… – Я вовремя прикусила язык, не назвав Стефана. Я не видела вампира с тех пор, как они с Волшебником убили двух невинных жертв, чтобы Марсилия не обвинила и не убила меня. Ну, Стефан не был моим любимчиком.

– Я знаю, почему Сэмюэль меня хочет, – сказала я Хани.

– Он думает, у вас могут быть дети, – и нельзя упрекать его в том, что ты нужна ему для практической цели. – Что‑то в голосе Хани подсказало мне, что Сэмюэль ей нравится; возможно, не только моя «игра» с Адамом и стаей вызывала ее недовольство.